Руфин Гордин: Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Одно письмо было из Константинополя. Канцелярия великого визира от его имени запрашивала благородного герцога, не скрывается ли в его владениях беглый господарь Георге Штефан, укравший казну Молдавского княжества. Он подлежит выдаче как турецко-подданный преступник и доставлению в столицу Оттоманской империи для суда.

Я был взволнован. Неужто мой покровитель укрылся в Бранденбурге?

— Он был принят его высочеством, — отвечал ученый архивариус, — да, вполне пристойный господин. Я имел с ним немало бесед. Но он плохо владел латынью. Верней, его латынь была кухонной, иногда я его просто не понимал. Его высочество отказал ему в покровительстве. И по слухам, он отправился в Померанию.

Вот как! Мне было известно, что казна опустошена, но я не мог связать это с именем беглого господаря. С другой же стороны, что ему оставалось делать в ответ на присланную из Константинополя веревку. Это означало, что ему предлагается покончить с собой, если он не желает подвергнуться мучительной казни у стен султанского дворца.

Разумеется, он бежал, прихватив с собой деньги. Я не считал это преступлением. Казна предназначалась Порте, несытой, жадной и ухватистой.

Я не знал, как быть. Да, домнул [5] Домнул — господин. Георге плохо владел латынью, но это был, пожалуй, его единственный недостаток. Я с ним хорошо уживался: он был покладист и всегда считался с моим мнением.

— Вы знавали этого господина? — спросил меня фон Готенхейм, видя мое волнение.

— Я служил под его началом, — после некоторого колебания отвечал я. — И могу сказать, что это глубоко порядочный человек.

— Гм, гм… Пишут; что он обокрал казну.

— Это клевета, — без колебаний отвечал я. — Просто туркам понадобилось освободить княжеский престол для того, кто больше заплатил.

Стопка писем, порученная мне, наконец растаяла. Я перевел все и ответил на все. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм вознаградил меня, признаться, не очень щедро: двумя золотыми.

Мой благодетель, придворный архивариус, уловил гримасу разочарования, поспешил заверить, что это толы» начало, проба, что я мог бы получить должность переводчика с восточных языков.

Но я уже принял решение: отправиться в Померанию и найти там Георге Штефана. За ним я не пропаду: капитала, который он прихватил из казны княжества, наверняка хватит надолго и на безбедную жизнь. А ему нужен такой человек, как я.

Один золотой я потратил на приличную одежду, благо разбойничий край остался позади. И в один прекрасный день, распрощавшись с милым старичком, я с легким сердцем оставил Бранденбург.

Путь мой лежал в Штеттин, столицу герцогства. Начинались шведские владения. На этот раз я ехал в почтовой карете и уже через два дня достиг цели.

Георге Штефан был окружен толпой прихлебателей. Часть бежала с ним из Ясс, нашлись и местные. Он жил на широкую ногу, не хуже, чем в княжеском дворце.

Он непритворно обрадовался мне.

— Ты мне нужен! — восклицал он. — Ты будешь моей правой рукой. Я нуждаюсь в таком человеке, как ты, — ученом, знающем языки, обходительном. Уверен: ты прекрасно исполнишь все мои поручения.

Поручения эти были чисто дипломатического свойства. Он хотел ни больше ни меньше — сколотить блок европейских монархий против турок.

— К нам непременно присоединится и Россия. И тогда я верну себе не только престол: оба наших княжества наконец подпадут под высокую руку России. Царь Алексей Михайлович еще год назад дал свое согласие.

Глаза его горели фанатичным блеском, голос дрожал от возбуждения.

ЯГ был обескуражен и молчал, давая ему выговориться. Только сейчас я заметил, как он постарел, как-то сморщился, ссохся. Морщинистое лицо болезненной желтизны венчала седая борода, подстриженная по-европейски. И одет он был как европеец: в шитый камзол с кружевами.

— Первым делом, — продолжал он после паузы, — ты отправишься в Стокгольм с моим письмом королю Карлу XI. Его ты постарайся вручить лично, как княжеский посланец в ранге министра иностранных дел. Попутно ты заведешь связи при дворе, сблизишься с послами европейских монархов. Я дам тебе денег, много денег, дабы ты достойно представлял мое государство…

Господи, да он бредит, мелькнуло у меня в голове. Неужто он и впрямь верит в свою затею? «Государство, мое государство…» Воитель. Неужто он верит, что по его призыву европейские монархи пойдут войною на турок…

Но, признаться, мне льстила роль министра иностранных дел. И миссия постепенно обретала некую привлекательность. Отчего не попробовать себя на дипломатическом поприще?