Он видел, как вытаскивали из домов прекрасных женщин, как те, рыдая, целовали руки и ноги мучителей и были умерщвляемы самым варварским образом при громком хохоте опьяневшей от крови толпы; он видел, как применялись самые ужасные пытки… Толпа вспоминала все обиды, все оскорбления, и все вымещала на несчастных ляхах.
Из одного дома выбежала женщина, за которою гнались мужик с топором и два стрельца.
Женщина, одетая в одну сорочку, маленькая, с распущенными волосами, в ужасе металась.
Павел Степанович с удивлением и ужасом узнал в ней Лизбету. Он бросился к ней. Она узнала его.
— Павел!.. Спаси!.. — лепетала Лизбета. Несколько грубых рук оторвали ее от него.
— О, Матерь Божья! — только успела крикнуть Лизбета и упала замертво от удара топором.
Павел Степанович не успел и опомниться, так быстро это произошло. Придя в себя, он бросился на мужика.
— Зверь! Душегуб! — крикнул он, схватив его за горло: при нем не было никакого оружия.
— Это из ополяченных!
— Наших бьют! Э, гей!
— Я видел, как он крестился над падлом-расстригой. Бей его!
— Бей его! — подхватили десятки голосов, и Белый-Туренин был моментально сбит с ног.
Его топтали ногами, били чем попало. Он потерял сознание.
Когда он пришел в себя, солнце уже высоко стояло на небе. Улицы Москвы были тихи. Над собой боярин увидел морщинистое старческое лицо.
— Жив, слава Господу! — проговорил старик. — Как бы нам его теперь, девунька, в наш домишко перенести? — продолжал он, обращаясь к миловидной бледной девушке с венком из полевых цветов на голове. — Эй! Добрый человек! — окликнул старик какого-то прохожего.
— Что, старче?
— А вот, будь добр, помоги-ка мне болящего сего в мою лачугу дотащить. Бог зачтет тебе это.
— Тоже побит… Эх, грех! И какой парень-то матерый! Ох, много крови сегодня пролилось! И я тоже, грешным делом, баловался. Как и замолю грехи свои тяжкие — не знаю! Такие дела творил, что вспомню теперь — волосы дыбом становятся! А тогда ничего. Одно слово, сатана оплел! Куда тащить-то?
— Я покажу… Как же мы с тобой его понесем?
— Один стащу. Ну, коли что, присяду отдохну.
В старце Павел Степанович узнал Варлаама, в добросердечном прохожем — убийцу Лизбеты.
Боярин долго находился между жизнью и смертью. Старец и девушка ухаживали за ним, как за родным. Наконец, крепкая натура одолела болезнь; он стал поправляться, но левая рука его отказалась служить — она была страшно искалечена. Повреждена была также одна нога. Поправляясь, Павел Степанович наблюдал за жизнью старика и девушки.
Это была мирная, трудовая жизнь. Старик плел лапти, корзины и продавал их. Девушка помогала ему.
— Ну вот, боярин, с Божьей помощью мы тебя и на ноги поставили! — довольно сказал Варлаам, когда боярин впервые поднялся с ложа.
— Спасибо тебе, старче. Я тебя награжу. А только… право, незачем мне было в живых оставаться! — печально промолвил Белый-Туренин.
— Не гневи Господа! — вскричал старик.
— Правду говорю. Грешен я, старче! Давят меня грехи. Я двоеженцем был, от веры отступил!..
— Тяжкие грехи, что говорить! — тихо перебил его Варлаам. — Только Бога надо молить, чтобы Он прощал, ну и делами добрыми по мере сил грехи покрывать.
— Мне одно осталось — в монастырь уйти.
— И незачем вовсе! Оставайся в мире, твори добро да молись — легко жить тебе будет.
— Попробую, попробую! — повеселел боярин.
— Попробуй, касатик, — ответил Варлаам.
Через десять лет вряд ли в Москве отыскался бы хоть один бедняк, который не знал бы «доброго боярина Павла Степановича».
Белый-Туренин нашел свое счастье.
1899
Жильцы — особый класс в Московской Руси, один из разрядов служилого чина.
После введения в Литве унии существовали две церкви: «униатская» или «соединенная» — признававшая своим главой папу, и «несоединенная», или «благочестивая», оставшаяся чисто православной.
Лунд — Лондон.
Нечто вроде тарантаса с каретным кузовом.
Даба — бумажная материя.
Около 55 000 рублей золотом.
Символ веры.
Для вящей славы Бога.
Около 1 400 000 рублей.
25 мая 1604 года.
12 июня 1604 года.
В «поле» — в поход.
Навершье — остроконечная тулья шлема.
Читать дальше