Николай Алексеев - Лжецаревич

— Помер! Что за страшная смерть! — говорили в ужасе в толпе. — Смотрите, он так и умер, закусив землю.

— Жаль, что не мне его пришлось убить! — промолвил, выходя из толпы и обращаясь к Никите, какой-то человек.

— Побойся Бога! Что ты говоришь? Жалеешь, что не убил человека! — укоризненно, покачав головой, сказал старик Варлаам.

— Максим?!

— Павел!

Такими восклицаниями обменялись вышедший из толпы человек и боярин Белый-Туренин.

— Голубчик! А ведь говорили, что ты погиб в пожарище. Как это мы до сих пор не встретились? Обнимемся, — говорил Павел Степанович, подходя к Златоярову.

Лицо того вдруг омрачилось. Протянутые было для объятия руки опустились.

Белый-Туренин заметил это и побледнел.

— Ты все еще не можешь простить мне «того»? Да, я виновен… Ты прав… Но знал бы ты, сколько страдал я за то! — с тоскою промолвил боярин.

Златояров-Гноровский посмотрел на измученное лицо своего бывшего друга, на его рано поседевшую бороду, подошел и обнял его.

— Твой грех не мне судить… Бог рассудит… Обнимемся, друг.

Павел Степанович сжал его в объятиях.

— Первая радость во все время… — сказал он погодя. — А вторая сейчас будет: знаешь ты, куда запрятали твою невесту?

— Нет! Если б знал!

— Она в монастыре кармелиток… Он недалеко от вотчины Влашемских.

— Вот радость мне — так радость! — бросаясь обнимать приятеля, воскликнул Максим Сергеевич. — Теперь я вырву ее из их когтей. Ну, Афоня, завтра же в путь обратно в Литву! — добавил он, обращаясь к хлопцу, стоявшему за его спиной.

Афоня едва его расслышал. Он смотрел на плачущего над трупом пана Феликса Стефана и жесткое выражение лежало на его лице.

За истекшее время Афоня изменился до неузнаваемости. Теперь это уже не был робкий, слабый мальчик — это был молодой парень, видавший виды, способный постоять за себя.

Своему господину Афоня ответил не сразу.

— Добрый пан! Позволь мне не ехать с тобой.

— Что так? — удивился Златояров.

— Мне прежде надо отплатить за отца вон тому, — сказал парень, указывая на Стефана.

— А! Ну что ж, твое дело! Оставайся с Богом.

В то время как у Павла Степановича происходил разговор с Максимом Сергеевичем, князь Щербинин беседовал с Никитой.

— Ты как здесь очутился, Микита? Я думал, ты в Москве с женой.

— Нет у меня жены, боярин.

— Умерла? Неужели?

— Да, померла, — глухо ответил бывший кабальный, не глядя на князя.

— Кто думать мог! Такая молодая… Царство ей небесное! Ты ведь с нею счастливо жил, кажись?

— Да, счастливо, — нехотя отвечал Медведь.

— Значит, с горя из Москвы ушел?

— С горя, княже, с великого горя! — воскликнул Никита.

— Сбежал мне на благо: не случись тебя сегодня здесь, верно, не быть мне уже в живых: зарубил бы он меня, ей-ей! Ведь уж и саблю занес. Спасибо тебе — жизнь мне спас. Век буду за тебя Бога молить с женой своей вместе.

Никита слушал и то бледнел, то краснел.

— Полно, княже… — смущенно пробормотал он.

— Как полно? Наградить тебя надо. Чего хочешь? Денег? Земли? Иного…

— Ничего мне не надо.

— Да ведь за дело даю, не из милости. Чего же не берешь?

— Если хочешь мне добро сделать, то… — с волнением промолвил Медведь и вдруг бухнулся на колени перед князем. — То сними с души моей один тяжкий грех… Прости… Ведь я тогда, на охоте, батюшку твоего, Фому Фомича… к медведю в лапы…

Князь Щербинин вздрогнул, побледнел и закрыл рукою Никите рот.

— Ладно… Понимаю… Не досказывай… Прощаю… Бог тебя простил бы… — взволнованно проговорил он.

— Спасибо, княже! Все на сердце легче, — сказал Медведь, поднимаясь с колен.

— Бог простит, Бог простит… — бормотал Алексей Фомич, отходя от него.

Никита посмотрел ему вслед и пробормотал:

— Словно гора с плеч свалилась — простил.

Стефан по-прежнему сидел над трупом Гонорового, но уже не плакал. Он угрюмо смотрел на Никиту и шептал:

— Погоди же! Отплачу!

Толпа любопытных вокруг тела «бешеного пана», вначале густая, мало-помалу начинала редеть. Стефан поднялся с земли.

— Помогите, добрые люди, зарыть покойника, — промолвил он.

На него поглядели косо, и никто не шевельнулся.

— Помогите… — повторил Лис.

Маленький старичок и Никита подошли к нему.

— Погребем его, — сказал Варлаам.

— Коли хочешь, я подсоблю, — промолвил Медведь.

— Спасибо тебе, добрый человек, — проговорил Стефан, обратись к старику. — А от тебя помощи не приму! — кинул он Никите, злобно смотря на него.