Евгений Сухов: Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)

Благовещенском соборе, а затем пролетел над татаровой дорогой в сторону Казани. Юродивые в этот день не спешили идти ко дворцу за привычной милостыней, толкались на базарах и всюду шептали одно и то же:

— Сатана на Руси народился! Сатана! Вот подрастет он, тогда водица нам не нужна станет, кровушкой своей Обопьемся.

А «сатана», окруженный заботой и многочисленными мамками, рос горластым, басовито орал на всю светлицу,

— Певчим бы стоять на клиросе с такой глоткой, — улыбались бояре. — А вот как вышло, государем всея Руби уродился!

Иван Васильевич отца не помнил [16] Василий III скончался 4 декабря 1533 г., когда Ивану Васильевичу было три года (родился 25 августа 1530 г.). , но всегда знал себя царем, став им сразу после смерти великого московского князя. Государю шел тогда четвертый год. По нескольку часов кряду приходилось высиживать в боярской Думе, держа в руках яблоко и скипетр. Руки всегда помнили привычную тяжесть самодержавных регалий, видел склоненные перед его величием седые головы бояр, сами Шуйские целовали его пальцы. Ваня сидел на батюшкином кресле, слушая жаркие споры и неинтересные разговоры бояр.

Первым в Думе был конюший Оболенский, который выделялся не только природной статью, но и сильным голосом. Бояре невольно умолкали, когда тот начинал говорить. А Оболенский вещал всегда неторопливо, с достоинством, и трудно было Ивану тогда понять величие конюшего. Прозрение пришло позднее, когда царь случайно услышал разговор двух бояр. Один из них, показывая на сильные руки Оболенского, изрек:

— Посмотри, какие ручища толстенные! Он ими не только государство за шкирку держит, но и царицу за титьки. А через нее нами как хочет, так и вертит.

И, заприметив царя, почти младенца, который едва что понимал тогда из того разговора, бояре согнулись низко, пряча смущенные лица.

Оболенский сидел всегда рядом с государем, но толь, ко иногда поворачивал голову в его сторону, спрашивал ласково:

— А как царь наш батюшка, не против уговора?

— Нет, — пищал со своего места Иван.

И речь Оболенского снова текла неторопливо и внушительно, напоминая своим течением полноводную реку.

Царь Иван по-сыновьи привязался к этому сильному и великодушному боярину, который неизменно называл

Ваню «царь-батюшка», и семилетний государь, едва выйдя из пеленок, чувствовал под его опекой себя надежно.

Два человека, к которым царь был по-настоящему привязан, ушли от него в один месяц. Царица Елена умерла сразу после Пасхи. Исхудала за неделю, сделалась желтой, а потом отошла с тихим вздохом. Боярина Оболенского Шуйские драли за бороду в Думе, а затем, заломив руки за спину, как простого холопа, выпихнули из палаты. Ваня рыдал, хватал за полы Оболенского, пытался защитить боярина от обидчиков. Андрей Шуйский, оглянувшись на царя, стряхнул его ручонки со своего кафтана и прорычал зло:

— Пойди вон, щенок! Станем мы тебя слушать! Сейчас порты с тебя стяну да по заднице отхлестаю! Мать твоя блядина была, едва батюшки твоего покойного постель остыла, а она уже в койку Оболенского прыгнула! Поделом ей Божья кара. А если ты пищать будешь, так мы тебя вслед за ней отправим. Ишь какой заступник выискался! Князья Шуйские, они познатнее московских князей будут!

Иван слышал, как отчаянно сопротивлялся на лестницах бывший знатный воевода: трещали кафтаны, слышалась ругань, потом чей-то истошный голос стал поносить царицу Елену, ему охотно отозвался чей-то веселый смех. Шуйский чуть постоял, а потом захлопнул за собой дверь.

Малолетний Иван был батюшкой московского двора, а стало быть, и хозяином всей Русской земли, но в то же время ничто ему не принадлежало — даже золотая держава, которую полагалось держать ему в руке в Думе, выдавалась казначеем. Ладно, иная мамка сжалится над государем-сиротой да заменит ему рваные портки.

Царь Иван большей частью был предоставлен самому себе: бегал по двору, гонял кур, а когда проголодается, попрошайкой приходил на Кормовой двор, где угощался пирожками с маком.

Дворовые пострельцы пока еще не видели в Иване единовластного владыку: трепали его за волосья, хватали в драке за грудки, да и сам Иван не оставался в долгу — крепко махал кулаками, разбивая в кровь ребячьи носы. И, глядя на драчливого чумазого государя, которому доставалось не только от дворовой ребятни, но и от ближних бояр, не упускающих случая выдрать царя за ухо, с трудом верилось, что он может окрепнуть для государственных дел.