Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!

В конце концов своего он добился — сговорил Палагушку за Вестима, а ее родителям в церковной избушке перед иконой Пресвятой Богородицы побожился, что доставит их дочь в Тобольск целой и невредимой и в дальнейшем будет заботиться о ней по-отцовски.

Пообмякнув душой, стали Каяловы Палагушку в дорогу собирать. Казаций отрядец тоже в движение пришел:

— Погостевали и будя! Хуже нет — ждать да догонять! И без того уже назад плыть припозднились!

А Тыркова ни с того, ни с сего по речному бережку напоследок пройтись потянуло. Дошел он, гуляючи, до учуга, чуть не наполовину перегородившего Назым поперечным тыном, и хотел было повернуть назад, да глянул на реку. Между сваями, наискось вбитыми в илистое дно, плотной стеной топорщился разбухший прутняк. В нем сквозь зыбкий слой воды проглядывали окна с прицепленными к ним плетеными ловушками. Каждая имела две воронки. В горловину передней рыба легко войти может, а назад выйти не умеет: задняя-то воронка заткнута, а спасительный вход посредине ловушки находится. На Руси такие плетенки называют вершами, или неретами, а на Сибири все больше мордами.

Одну из них, непривычно большую, с явным усилием вытянул на мосток из запруды небогатый телом рыбарь в легком зипуне. Поднатужась, он взгромоздил морду на колено и, ототкнув кляпыш, стал вытрясать трепещущую рыбу в узкую, челном сплетенную корзину. Морда то и дело съезжала у него с колена, и тогда муксуны, язи и стерлядки проплескивали в коричневатую, настоянную на донных травах воду.

Но что это? С плеча рыбаря вдруг свесилась длинная толстая коса.

«Ба, — запоздало понял Тырков, — Да это и не рыбарь никакой, а здешняя молодена! Сразу ее в долгополом зипунишке и не распознать».

Молодена его тоже заметила. Прядь непослушным русых волос ссыпалась ей на глаза. Чуть выпятив нижнюю губу, она сдула ее, приветливо улыбнулась Тыркову и уже легко поднялась на ноги с наполовину опустевшей мордой. И вновь потекла из ловушки живая рыбья струя, взблескивая серебристой чешуей на прохладном солнце.

Тырков пораженно замер: такой ослепительно прекрасной увиделась ему незнакомка. Дождавшись, когда она водворит ловушку на место и с огрузшей корзиной сойдет на берег, он решительно заступил ей дорогу:

— Чья такая будешь, красавица? Назовись!

— Божьим соизволением Павла я! — с готовностью откликнулась девушка. — Мамлея Опалихина дочь. Нешто за три дня не заметил меня, Василей?

На щеках ее так и заиграли задорные ямочки.

— Ахти на мою голову! — чтобы скрыть смущение, задурачился Тырков. — Недосуг по сторонам смотреть было. Зато сейчас глаза втройне радуются.

С Мамлеем Тырков столкнулся в первый же день по прибытии в Каялы. Поприветствовал его, как положено. Хотел теплым словом перекинуться, а тот в ответ промычал что-то нечленораздельное и, зверовато глянув из-под кустистых бровей, заковылял к себе в избенку на отшибе. Сразу видно — нелюдим. С таким и захочешь, так не побеседуешь.

— Не серчай на него, мил-человек, — заступился за Мамлея один из челдонов. — Языка у него нет, вот и дичится. Язык-то ему палач подрезал.

И поведал Тыркову не такую уж и редкую для Сибири историю. Родом Мамлей из Пермских краев. С малых лет на медном руднике у промышленников Строгановых жилы рвал, а когда совсем невмоготу стало, подпалил в городке Канкор, что сгорожен при впадении в Каму реки Пыскорки, дом Строгановского приказчика да и убег за Камень. Сперва меж инородцев скитался, потом к Каяловым пристал. Молодой был, дюжий, все у него в руках кипело. Вот большак каяловский ему и говорит: «Оставайся у нас насовсем, странник. Любую девку взамуж бери, новой семьей обзаводись…» А у Мамлея душа по старой болела. Ну и решил он в родные края сбегать, вызнать, что там и как. Приказчик ведь и помереть за минувшее время мог, а с ним и опала на Мамлея подзабыться. Мало ли чего на белом свете ни бывает… Долгонько его назад не было. Каяловы решили, что это добрый знак. Значит, судьба наконец сжалилась над Мамлеем? Ан нет. Снова приволокся он к ним — хоть и с женой, но без языка. Тут объяснять нечего. Как попал однажды в Опалихины, так в них и остался… Куда только силушка подевалась? Согнулся на один бок, волосом дремучим зарос, одичал до неузнаваемости. От такой жизни и жена его Улита раньше срока белой и иссушенной стала, в келейницу превратилась.

Есть ли у Мамлея дети, челдон не упомянул, а Тырков не спросил. Не о том ему тогда думалось. А жаль. Узнай он про Павлу раньше, не стоял бы сейчас перед ней в растерянности.