Алекс Маркман - Заговор против террора

Рассвет разбудил его прохладой и яркими, голубыми прогалинами между облаками. Стало холодно. Его тряс озноб, но возвращаться в гостиницу было неразумно; возле нее его могли поджидать.

Кирилл стал делать разминку, чтобы согреться, приседать и бегать на месте. Это помогло: озноб прошел, и настроение улучшилось. А когда город стал просыпаться, он покинул свой ночлег.

На работу он пришел одним из первых и вскоре был принят Берией.

— За мной была слежка, — сообщил Кирилл, протягивая пакет.

Берия нахмурился и приказал рассказать все до мельчайших подробностей. Задавал вопросы, кивал головой, порой задумывался. В конце отчета сказал:

— Твоя миссия здесь закончена. Отправить тебя в Москву будет легко: Рюмин и Рухадзе недовольны твоей работой. Понятно почему: тень взяточничества падет и на Рухадзе.

— Есть у меня просьба к вам, Лаврентий Павлович.

— Говори.

— Я хочу уйти из органов.

— И куда пойдешь?

— Хотелось бы вернуться к журналистике, как к основной профессии. Вот если бы вы посодействовали устроиться в какое-нибудь московское издательство.

— Сейчас не время, Кирилл. Подожди еще несколько месяцев. Помоги мне справиться с теми, кому не место в нашем обществе. А когда мы расчистим путь порядку и законности, я тебе помогу. Хорошо?

— Спасибо, Лаврентий Павлович.

Подлинного размаха сети преданных людей, которую Берия раскинул по всему Советскому Союзу и за его пределами, не знал никто. Многие из тех, кто добровольно служил ему, готовы были пожертвовать жизнью, если это потребуется для выполнения его приказа. А тех, кто не испытывал к нему искренней преданности, сохраняли верность из_ за страха. Предать Берию, казалось им, опаснее, чем предать Сталина. Берия умел внушать животный страх к себе, даже не используя особых угроз.

От этой невидимой армии, солдаты которой не числились ни в одном списке, а регистрировались только в памяти Берии, стекалась к нему информация со всех концов мира. И в том числе из Абхазии, где Сталин отдыхал уже полгода. Доносили ему, что здоровье вождя не улучшается: он часто отдыхает, говорит тихо, вяло и выглядит все время усталым. Явные признаки гипертонии, врачей толковых в Абхазии нет, потому Берия возлагал большие надежды на то, что вождь скоро умрет своей смертью, и не понадобится ему, полководцу тайной армии без рангов и официальных наград, двинуть свои полки против дряхлеющего, но все еще могучего диктатора.

Надежды Берии рухнули в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал. В начале февраля Сталин, как всегда неожиданно, никого не извещая, вернулся из Абхазии в Москву и через Поскребышева назначил экстренное совещание Политбюро на двенадцатое число в Кремле.

Кроме могучей четверки — Берии, Маленкова, Хрущева и Булганина, Сталин пригласил Игнатьева. Берия не удивился: для вождя интриги и расправа над евреями были важнее, чем все государственные дела.

Сталин, на первый взгляд, выглядел неплохо, но Берия сразу же заметил в его поведении наигранную браваду. Все это вскоре выявилось, когда он начал задавать вопросы заместителям министра МТБ. Те были в явной растерянности, прогресса в деле ЕАК явно не произошло. Со времен Абакумова, несмотря на то, что им была дана зеленая улица для нажима на подследственных, дело вперед почти не продвинулось.

— Сколько еще времени вам необходимо для подготовки к открытому суду? — спросил Сталин. Понятно, он хотел провести суд с размахом, а без открытого суда типа тридцать седьмого года, массовых репрессий не получится.

— По крайней мере, год, — ответил Игнатьев.

— Год? — вспылил Сталин и швырнул пустую, без табака трубку на стол. — А что вы делали до сих пор? За три года не успели подготовить дело на тридцать, или около того, человек?

— Дело было в руках Абакумова, — пробормотал в оправдание Игнатьев. Лицо его от испуга стало багровым. Таким его Берия никогда не видел. Сталин метнул взгляд на Маленкова, как будто он был виноват в задержке.

— Мы почти от всех добились признания, товарищ Сталин, — продолжал оправдываться Игнатьев, постепенно восстанавливая спокойствие в голосе. — Но для открытого суда этого недостаточно. Все они откажутся от своих показаний на суде, а этого мы не можем допустить. Следователи уже проверили этот сценарий.

Глаза Сталина заметались, перескакивая с одного члена Политбюро на другого. Он понял все, что Игнатьев не произнес вслух. Вещественных доказательств сфабриковать не удалось, и запугать членов ЕАК тем, что расправятся с их родственниками, если они не признаются на суде, тоже не получается. На опыте тридцать седьмого года, да и последующих лет, они знают, что это обман. Их родственников все равно упекут в лагеря, как это было пятнадцать лет назад, и там они найдут свою смерть.