Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 2

Записку о заведующем бюро международной ин­формации ЦК тов. К. Б. Радеке Ежов тоже направил отдельным вложением.

Выступая на активе НКВД, он специально привел высказывание товарища Сталина о меченосцах и даже развил его:

— Мы недаром носим эмблему государственной бе­зопасности — меч. Органы охраны пролетарского госу­дарства — ядро партии, беспрекословно выполняющее ее высшую волю. Отвечая на вопрос товарищей: «Что важнее — партийная дисциплина или дисциплина служебная?», со всей уверенностью должен заявить: для чекиста на первом месте стоит его служебный долг.

Бухарин чуть ли не ежедневно справлялся, не вер­нулся ли Сталин. Отвечали все так же: «В Сочи». В ре­дакцию он по-прежнему не ходил. Подсыпал конопля­ное семя птичкам в вольере, менял воду в поилках, пытался работать.

Однажды позвонил Радек. Сказал, что в редакции назначено партийное собрание.

— Вам непременно нужно присутствовать. Говорю это как член редколлегии,— он и тут не удержался от неуместного ерничества,— не как сотоварищ по ука­занию.

Бухарин не сразу сообразил, что Карлуша пароди­рует заявление Вышинского.

Приехать отказался категорически.

Разговор лишь сгустил безрадостную заботу. Опо­стылели эти сидения взаперти, укорачивающее жизнь ожидание, полнейшее бессилие, неопределенность. То, что еще недавно так радовало, вызывало отчужден­ное недоумение. Пейзажи, бабочки на булавках, чуче­ла — зачем?

Беззаботно щебетали, прыгая по жердочкам, плененные птицы. Чистили перышки.

Чем дольше ждешь, тем сильнее ударяет тон неожи­данности. Требовательные, с короткими интервалами трели «вертушки» вызвали в доме переполох.

— Каганович,— Николай Иванович озабоченно вздернул плечами и как-то очень бережно положил трубку.— Требует явиться для разговора... Нет-нет, все очень вежливо... Решительно ничего не понимаю!

Бухарин никак не предполагал, что «разговор» ока­жется очной ставкой. Не с Зиновьевым и не с Камене­вым, о чем опрометчиво умолял,— их уже не было на земле,— с Гришей Сокольниковым.

Каганович почти не вмешивался. Сидел с подчеркну­то незаинтересованным видом, точил карандашики, слушал. Вопросы задавали Ежов и Вышинский. Со­кольников определенно повредился рассудком. Плел о каком-то «параллельном центре» — мало показалось «объединенного»? — о блоке троцкистов с правыми.

Бухарин только руками развел. Отрицал, разумеет­ся, полностью.

— Все? — спросил Каганович и позвал конвоира.

— Ложь! Какая чудовищная ложь!

— Да, Николай Иванович,— охотно согласился Ка­ганович.— Все врет, курва... Но вы можете быть со­вершенно спокойны.

— Хорошенькое спокойствие!.. Его нужно вывести на чистую воду, Лазарь Моисеевич! Товарищ Ежов...

— Непременно... А вы не волнуйтесь, работайте.

Что-то непоправимо надорвалось, и слабость угаса­ния, словно яд, расползалась по телу. Так трудно, пожалуй, еще не было никогда. Его убивали, расчет­ливо, методично. Пусть не беспокоятся. Теперь он сам доконает себя.

Находясь в состоянии глубокого потрясения, Буха­рин не понял, какую отчаянную борьбу вел Соколь­ников. На очной ставке с Рыковым Григорий Яковле­вич также подтвердил свои вынужденные показания, но на вопрос, располагает ли он неопровержимыми фактами участия правых в троцкистско-зиновьевском блоке, вновь ответил отрицательно. Это существенно облегчало защиту.

— С Каменевым я вообще не встречался,— заявил Алексей Иванович Рыков.— И никаких разговоров, враждебных или нелояльных по отношению ЦК партии, не вел. Все это злая выдумка.

Помилование, почти как в романе, швырнули прямо на плаху.

Прокуратура извещала, что следствие по делу Бу­харина и Рыкова производством прекращено. Сообще­ние появилось во всех газетах.

Первыми поздравили известинцы. Пришла телеграм­ма от Ромена Роллана. Сердечное письмо прислал Бо­рис Пастернак. Хотелось поскорее забиться в щель, успокоиться, передохнуть.

Бухарины решили на несколько дней переехать на дачу, в Сходню. Юрочка улыбался отцу, вытягивал губки.

Следствие, однако, прекращено не было. Напротив, ему придали еще больший размах.

«В свете последних показаний арестованных роль правых выглядит по-иному,— писал Ежов Сталину (вождь действительно отбыл в Сочи, но после процес­са).— Ознакомившись с материалами прошлых рассле­дований о правых (Угланов, Рютин, Эйсмонт, Слеп­ков и др.), я думаю, что мы тогда до конца не докопа­лись. В связи с этим я поручил вызвать кое-кого из арестованных в прошлом году правых. Вызвали Кули­кова (осужден по делу Невского) и Лугового. Их пред­варительный допрос дает чрезвычайно любопытные материалы о деятельности правых.