Александр Бармин - Руда

Часто встречались перекаты — узкие места с приподнятым каменистым руслом. Вода, сжатая больше обыкновенного, с большой силой вырывалась вперед. На перекатах вода кипела и шумела, лодки летели стремглав.

Встречных барок не было: против такой стремнины бурлакам не вытянуть.

Под скалой на берегу сидел манси-охотник в звериных шкурах. Перед ним горел маленький костер. Кто-то еще лежал у костра, выставив худые лапти к реке. Струя промчала лодки так близко от берега, что слышен был запах дикого лука, пучок которого лежал у костра; видны были все морщинки на лице улыбавшегося манси.

— А того вогула, — сказал Хрущов, — помните, Василий Никитич, который гору Благодать открыл?

— Чумпин, помню.

— Худо с ним поступили его родичи. Сожгли его, говорят, живым на вершине горы.

— Изуверы. Темный народ. Да что с них спрашивать, когда в европейских государствах темноты и суеверий вдосталь! Кто тебе про сожжение Чумпина сказывал?

— Мосолов, приказчик Демидова Никиты.

— Этот и сам бы сжег, не поморщился. Со злорадством, поди, рассказывал. Не удалось Демидовым гору Благодать взять, протянули руку, да отдернули. А может, еще надежды не оставили. Генерал-берг-директор им сватом будет. Всё теперь раковым ходом пойдет.

Глухо бухали пушки. Проба, Близко крепость. С колес падала сухая пыль. Безветрие. Зной. Егор сердился на понурую лошадь: тащится, как улитка.

Рои белых мотыльков снежинками сновали в воздухе. Возчик, замахиваясь кнутом, каждый раз сбивал нескольких.

Без конца тянулся Верхисетский пруд — слева, за соснами.

— Я пеший скорей дойду, — скучал вслух Егор.

— А иди, — вяло соглашался возчик. — Кобыле легче будет.

Показалась крепостная стена. Наконец-то!

— Крестный ход идет, — сказал возчик.

От крепости двигалась длинная толпа с иконами, с хоругвями. Впереди — церковные в блестящих ризах.

— Тебя, что ли, встречают? — усмехнулся возчик.

Голова толпы взобралась на холм и остановилась, хвост подтягивался, собирался в кучу. Два голоса запели. «Даждь дождь земле жаждущей, спа-асе…»

— Молебен! — Возчик сдернул шапку. — Ладно бы, коли б вымолили, а то всё горит.

— Погоняй!

Колеса стряхнули пыль на бревенчатом мостике у бастиона, телега въехала в крепость. Знакомые запахи серного дыма медеплавильных печей, свежего хлеба, застоявшегося пруда, перегретого тесного жилья налетели на Егора. Крепость, показалось ему, стала меньше, теснее, дома — пониже.

Подскакивая на телеге, Егор похохатывал: всё было чудно, всё смешило. Среди прохожих были знакомые, но никто не узнал его под слоем пыли, в заплатанной одежде, в лаптях, с обвисшей, перемятой шляпой-гречневиком на голове.

Справа — Главное правление, слева — сады офицерских дворов… Завтра. Завтра Егор сюда победителем явится.

На Базарной стороне рассчитался с возчиком, чуть не бегом помчался в Мельковку.

За восточными воротами — знакомые темно-зеленые скалы, ряд кузниц, дорога на Шарташ и свороток домой. Вон и рябина у избы. На огороде ботва высокая и зеленая, — поливает, видно, Лизавета, не скупясь.

Перелетел через крылечко:

— Здор о во!.. А, Кузя, ты, — вот славно!.. Постой, что ты? Хворый? Или тебя зверь поломал? А где наши?

— Егорша… Ничего ты не знаешь. Лизу-то продали!

— А ну тя!

Поверил сразу. По Кузе видно — что-то стряслось. Но чувствовал пока только досаду, что не по его выходит. Всю дорогу мечтал: хотел как светлый праздник явиться, всех осчастливить, — а тут вроде и не до него.

— Мать где?

— В церковь пошла. Крестный ход, что ли.

И это не так. Мать должна быть дома. Стоять непременно у печки, всплеснуть руками, заплакать:

«Егорушка воротился!»

— Ладно, что воротился, Егор. Моя башка худо варит такое. Письменность надо. Три дня ходил по подьячим, — без бумаги не слушают, а то еще: «какое твое дело?»

— Кто продал? Кому?

Обрываясь, заменяя половину слов гневными взмахами руки, Кузя рассказал, как было дело.

— Ничего. Этому делу помочь можно. — Егор повеселел. — Лизавета откупится — и всё.

— А деньги где взять? Крестна была у Мосолова. Бает, выкупу сто рублей надо.

— Но-о?.. Сто? Да всё одно. Я Андрею обещал Лизу беречь. Не пожалею никаких денег.

— Было бы чего.

— Будет, Кузя. Сейчас я переоденусь, пойду к главному командиру. Авось, обойдется.