Валентин Тарасов: Чеслав. Ловец тени

Сопровождавший Квинта юноша по годам годился ему в сыновья, но таковым вовсе не являлся. Родителями Луция были почтенные патриции, пусть и не такие богатые и могущественные, как другие, но весьма уважаемые и древнего рода. Сам он, как и подобает юноше его положения, был обучен в школе чтению, письму и счету и уже начал постигать риторику…

Был он не мал ростом, строен и даже, можно сказать, худощав, что, впрочем, вовсе его не портило. Странствия сделали его ноги сильными, а руки и тело — достаточно мускулистыми. Зарождающаяся на щеках и подбородке растительность обещала со временем превратиться в красивую бородку. Черные кудри падали на большие карие глаза, обрамленные длинными ресницами.

— Бродим по краям этим лесным, бродим… От одного селения к другому… А я все в толк взять не могу: что за нужда жить в такой дремучести?

Луций пошел в ногу с Квинтом.

— Живут да и живут… — не сразу ответил старший путник. — Для своей же безопасности. От всякого злого набега да грабежа подале. Оттого, возможно, и уцелели. Поди доберись сюда. Мы вот с тобой тоже в этой глуши уберечься смогли.

— Угу… — согласился младший.

Сделав еще несколько широких шагов, словно на марше в боевом походе, Квинт продолжил:

— А потом, у нас их хоть и называют варварами, да то не от большого ума, а по незнанию и непониманию. Они вовсе и не дикие, сам видишь. А то, что живут не как мы, так у каждого свой уклад и понятие, как существовать сподручнее.

Сами они, пришедшие издалека, внешне теперь мало чем отличались от местного люда. Одежда и сандалии, в которых они покинули родные края, давно износились, и пришлось облачиться в то, что благосклонно подарили им жители лесных племен: рубахи подпоясанные да штаны. Пришлых в них теперь выдавали разве что более темные волосы, карие глаза да говор. Они хоть и смогли выучить язык местных племен, но чистоты в чужой речи достичь было трудно.

— А ты ведь немало варваров на своем веку поничтожил, да, Квинт?

Юноша искоса взглянул на спутника.

Возможно, вопрос этот и был неожиданным, но лицо Квинта осталось непроницаемым. Они прошли еще какое-то расстояние, прежде чем он ответил:

— Немало…

Сказал, словно вынырнул из глубоких вод воспоминаний и опять ушел в них.

И как ни тяжелы были многие из тех воспоминаний, Квинт все чаще и чаще ловил себя на мысли, что память зачем-то возвращает его к ним. Вот и сейчас молодой спутник невольно затронул часть его прошлого, словно взбаламутил воду в давно устоявшейся луже.

Сколько себя помнит, Квинт хотел быть воином, потому как и отец его был воином, а по его рассказам, и дед, полегший где-то в чужих краях еще совсем молодым. Мальцу Квинту нравились блестящие на солнце доспехи, внушающее страх и восхищение оружие, завораживающие, поражающие воображение рассказы отца о походах да жарких битвах. Его родитель был наемником. Эту же стезю избрал для себя и выросший в крепкого юношу Квинт.

Его юный спутник был совершенно прав. В битвах и походах воин Квинт провел большую часть своей жизни, немало краев повидал, немало побед и поражений испытал, немало жизней людских загубил. И в дальнейшем, скорее всего, или сложил бы голову на кровавом поле брани, или же, в числе немногих уцелевших, доживал бы век с воспоминаниями о боевом прошлом. Если бы…

Если бы однажды Квинт не встретил мудрого человека, после доверительных бесед с которым решил распрощаться с воинской жизнью и начать новую. Вспоминать же о прошлой, залитой кровью и усеянной смертями, бывший наемник не любил. А тем более рассказывать о ней.

Путники шли еще какое-то время молча, думая каждый о своем, как вдруг Квинт, неожиданно остановившись, жадно втянул носом воздух и, шумно выдохнув, сообщил:

— Очагом пахнет.

После чего махнул рукой, показывая, куда нужно следовать далее.

Выйдя в путь с раннего утра, к вечеру, почти затемно, они добрались до цели своего похода. Впереди среди деревьев замаячил огороженный жердями и наполовину врытый в землю сруб. Заслышав их приближение, из избы навстречу путникам вышел хозяин хутора, Молчан, а за ним, один за другим, и все его семейство: жена, сыновья да дочери. Было очевидно, что гостей здесь ждали и рады им.

Среди лесной разноголосицы, не такой шумной в дневную пору, как это бывает поутру, раздавался размеренный глухой шум, заглушаемый лесной подстилкой. Это конь пепельно-серой масти устало перебирал ногами, послушно следуя за хозяином. На нем, покачиваясь в такт движению и, казалось, каким-то непонятным образом удерживаясь верхом, ехал всадник. Кудрявая голова его была опущена и безвольно колыхалась из стороны в сторону, а на кочках даже слабо подпрыгивала. Глаза всадника были закрыты, а рот, напротив, разинут.