Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

Утром у больного поднялась температура, сильно озаботившая врача, присланного на сей раз Монтальто. Наконец страдалец впал в забытье, и появилась надежда на выздоровление. Виттория не отходила от Перетти, почти не спала и не ела, ухаживая за ним: часто меняла повязку на плече, кормила его, утешала, когда он скулил от боли, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Она ни с кем не виделась и не выходила в гостиную. Даже приход Браччиано не заставил ее это сделать, и Капорале, снова прибывший в Рим, не увидел своей молодой подруги, а мать молча дивилась самоотверженности дочери, которой не могла в ней предположить.

Пролетела неделя. Кардинал, много раз посылавший справиться о состоянии здоровья своего племянника, наконец появился сам. Было заметно, как сильно он переживал за юношу, как пугала его возможность потерять своего любимца.

Подробно расспросив о его состоянии, он сам проверил его пульс, осмотрел, как мог, и наконец успокоился, увидев определенное улучшение. Появилась надежда, что через несколько недель исчезнут последние следы болезни, молодость сделает свое дело.

— Но как ты угодил в эту злосчастную ссору? — спросил кардинал.

— Мой благородный дядя, — ответил племянник, — это последствия прежних грехов; буйные друзья моей молодости, с которыми я жил и с кем проводил время в тот день, когда впервые увидел Витторию, — преследуют меня теперь упреками, что я отвернулся от них. Тот, с кем я в то время дружил больше всех, — богатый молодой Чезаре Валентини — уже давно нарывался на ссору. Ах, почтеннейший, я молод, вспыльчив и в ответ на упреки бывших приятелей не сдержался и наговорил им всякого: об их грубости, низости… Они напали на меня. Их было много, а за меня некому было заступиться. Я услышал, что после той стычки Валентини бежал, потому что боится суда, а еще больше вас, дядя.

— Пусть он бежит как можно дальше, — не мог сдержать гнев кардинал, — и спрячется понадежнее, пусть поостережется снова появляться в городе! Хвала Небу, что ты избежал смерти.

— Да, Господь был милостив ко мне, — ответил Перетти с глубоким вздохом, — но и своей супруге я теперь стольким обязан! Она сделала для меня больше, чем все врачи, унизившись до положения сиделки, заботилась обо мне, отказалась от сна и еды, чтобы постоянно быть рядом.

Он взял ее руку и поцеловал с выражением признательности. Кардинал тоже был щедр на похвалы и благодарность, когда прощался. Виттория же вела себя с ним как обычно, вежливо и сдержанно, и простилась, уповая на его молитву и благословение.

— О обожаемая Виттория, — сокрушенно сетовал Перетти, когда они остались одни, — я не могу выразить тебе словами, каким недостойным чувствую себя рядом с тобой, каким низким, мелким и подлым. Ты — необыкновенное, возвышенное существо. Да, я знаю, я чувствую, что рядом с тобой я ничтожен и жалок, — но Небо поможет мне, я стану лучше и буду хоть немного достоин тебя.

Он умолк, умоляюще глядя на нее. Виттория, строго взглянув на него, сказала:

— Ты ждешь, Франческо, что я, как того требуют правила учтивости, начну переубеждать тебя. Но я не стану этого делать. Ты достаточно окреп, чтобы услышать правду из моих уст.

Она подошла к двери и, к удивлению Перетти, заперла ее.

— Так мы можем поговорить спокойно, и никто нам не помешает.

— Ты прав, Франческо, — начала она, — у тебя не хватило сил и желания, чтобы осуществить свои благие намерения. Ты знаешь, что я отдалась тебе не по любви, и нет нужды напоминать об этом. Быстро — хватило нескольких дней, чтобы погасло то, что ты назвал страстью навек, — я стала тебе безразлична. Это не упрек, я не жалуюсь, может быть, так даже лучше. Почему бы в таком случае нам тихо и в согласии не разорвать этот непрочный союз? Я буду тебе сестрой, подругой, всегда готовой помочь, сиделкой во время болезни, но никогда — твоей женой.

Франческо был раздавлен и не знал, что ответить.

— Это лучше сделать сейчас, и решение мое твердо и неизменно, — продолжала Виттория, — потому что я хорошо знаю, какие люди притягивают тебя. Ты вернулся к своим прежним привычкам с усиленной страстью. Пусть твой дядя верит в рассказы о ссоре, нет смысла разубеждать его. Но я-то знаю, у кого ты находишь утешение: это и дурные женщины, и распутная Агнес, охотно принимающая тебя за твои подарки. Именно там ты встретил Валентини, и ссора возникла из-за нее. Ограбленный, униженный, раненый, ты возвращаешься ко мне, но если в тебе осталась хоть искра прежнего чувства, ты должен понять, что я не могу быть к тебе благосклонна. Продолжать этот обман — оскорбительно для меня. Я не скажу никому, даже своей матери, о нашем разговоре; никто и не догадается, какое соглашение мы заключили. Но если ты будешь цепляться за наш иллюзорный брак, я тотчас уйду в монастырь или к диким зверям в лес, лишь бы освободиться от тебя, или открыто расскажу всему свету о тебе. Лучше жить в рабстве, чем называться твоей супругой.