Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

Услышав, по чьему указанию прибыл незнакомец, разбойник закричал:

— Ай! Неужели старый бродяга еще жив и его не повесили? Ну, это меня радует, передайте ему от меня сердечный привет, ведь он знает, наверное, что я послезавтра отправляюсь в большое путешествие. Да, на этот раз со мной покончено, и если бы можно было начать сначала, все завершилось бы так же. Сказать по правде, я уже давно был готов к этому, по закону я уже десять раз должен быть повешен. Но это по тем законам, которые никогда не выполняются, как будто наш брат больше никому не может принести вреда или пользы. Увы, я потерял теперь своих покровителей, и не по своей вине. В прежние времена меня нанимали довольно благочестивые, добродетельные люди, влиятельные и знатные; они же помогали мне вырваться на свободу. Я был только разящим кинжалом, а эти богатые и почтенные люди, которым каждый уступает дорогу, были рукой, его направляющей. Так уж устроен мир.

Услышав просьбу графа, убийца задумался на некоторое время, потом заявил:

— Подойдите ко мне поближе, дорогой господин, чтобы я мог рассмотреть вашу физиономию, здесь так чертовски темно; вы видите: сам я не могу приблизиться к вам. Ах да! Ваше лицо внушает мне доверие; надеюсь, это не ловушка, чтобы заманить в беду моих добрых товарищей. Когда-то среди нас был прекрасный человек по имени Асканио, тихий парень, пытавшийся своими проповедями удержать нас от убийств; он был немного священником и слова «царствие небесное», «совесть», «религия» и тому подобные были для него не пустым звуком, но для нас, людей дела, они ровным счетом ничего не значили. Этот Асканио был доверенным лицом вожака той банды под Субиако, имени которого никто из нас не знал, а дурачина Амброзио, которого судьи считают атаманом, на самом деле случайный человек из тех, кто лишь помогает заварить кашу, но редко добивается успеха.

Асканио был всегда как бы нашим государственным министром или тайным секретарем. Он знал то, чего не знает сам дьявол, и при этом кроток, как ягненок. А теперь доброго парня заперли в крепости Анжело {67}под пустячным предлогом, якобы он чеканил и распространял фальшивые монеты. Если правда, то это только делает честь хитрому парню, верно? Он почти что гений, как наш Бенвенуто Челлини {68}. Но это может быть и уловкой наших, чтобы его по ложному обвинению отправили в крепость и чтобы он не фигурировал в их бандитском процессе. Смотрите, добрый друг, я доверяю вам, потому что вы показались мне честным, а вы можете судить обо всём, что я рассказал, как хотите. На своем долгом веку я встречал наибольшую верность и честность только среди жуликов, воров и убийц. Совершенно естественно, что порядочные люди в вашем мире живут добродетелью, если она им не в тягость, это их ремесло, но если успеха легче достичь плутовством, они не побрезгуют им — выкарабкаются и останутся на плаву. Особенно если нет угрозы разоблачения. Совсем иначе у нас — бедных честных воров! Наш отряд не продержался бы и суток, если бы мы не сохранили верности и преданности друг другу. И какой бы епископ, граф или кардинал доверился нам, не будь он в нас уверен. Лет десять назад меня дважды пытали, а мой высокий хозяин до сих пор живет в почете, счастье и довольстве, ибо я смог держать язык за зубами. А пытки были страшные. Недавно я обратился за помощью к этой высокой персоне, но меня только высмеяли, и правильно, потому что прошло слишком много времени, процесс уже забыт, никто мне не поверит, ни один судья и адвокат не захотят разбирать проигранное дело.

На прощанье граф оставил несчастному денег, чтобы тот еще раз порадовал себя напоследок вином и любимыми блюдами. Когда он велел доложить начальнику крепости Анжело о своем визите, ему ответили, что тот уехал по важному делу за город и вернется только завтра. Вечер граф решил провести у своего друга и в достойном обществе отдохнуть от грустных дел.

Друг графа, знатный римлянин, охотно принимал в своем доме ученых и поэтов. Граф Пеполи всякий раз, когда приезжал в город, пользовался его гостеприимством, тем более что был его родственником. После обмена приветствиями в веселом кругу доложили о прибытии Капорале и вслед за ним старого Сперона Спероне — наставника молодых поэтов. Величавый старец был одет в длинную мантию, не походившую ни на одеяние священника, ни ученого-правоведа, ни профессора. Это было платье, которое он сам себе придумал и которое, по-видимому, должно было напоминать римскую тогу, но с рукавами и широким поясом вокруг бедер, — так, по его мнению, должен быть одет поэт, образ которого он создал в своем воображении. Поэт, как охотно называл себя Спероне, стремился показаться выше и стройнее, лицо его было торжественным, речь медлительной и изысканной.