Макс Шульц - Мы не пыль на ветру

До этого места Хагедорн уже рассказывал свою эпопею напомаженному майору, но о финале ее он умолчал и только подмигнул ему, на что майор, поглаживая рукой жирный подбородок, ответствовал: «Высший класс! Н-да, это, пожалуй, стоит мессы!» Но теперь, обманув похотливое любопытство юнцов и стремясь вызвать злорадство обер-фенриха, которое, как он думал, примирит его с ним, он досказал всю историю так, как она действительно кончилась.

— Мы беспрепятственно въехали в какую-то деревню, где еще застали нескольких человек из штаба дивизии, но и те уже собирались драпать отсюда. Машины стояли наготове. Вдруг фрейлейн Вероника крикнула: «Остановитесь!», выпрыгнула из машины и опрометью бросилась к молодому офицеру, который носком сапога стучал но крышке черного хорьха. Надо думать, что это был ее знакомый, она обратилась к нему: «Мой милый Бетцов». Тут все пошло как по маслу. Фрейлейн Вероника пересела в черный хорьх и сказала своему приятелю: «Эти молодые люди честно заработали по приличной сигарете на брата, пошарь-ка в своей волшебной шкатулке, милый». Офицер, капитан генерального штаба, не поскупился. Мы все получили но пачке «Уолдорф-Асториа». Я отнес аккордеон в черный хорьх. «Желаю вам, чтобы ваши кудри поскорей отросли», — улыбнулась мне на прощанье прелестная Вероника, и они укатили. Вот и весь мой рассказ.

Обер-фенрих поднялся, скучливо зевнул и сказал:

— Вашей фантазии цена восемь грошей и то с запросом. Пойдете со мной на доклад.

Хагедорн попросил у кого-то каску, своей у него давно не было, а на доклад полагалось являться в полной полевой форме. Корта приказал Хагедорну идти на три шага впереди него, как арестованному. От земли поднимался туман, и оба они быстро скрылись в нем.

— Я готов часами лупить этого Паганини но морде, — сказал один паренек и встретил всеобщее одобрение.

— А все из-за твоей дурости, — заметил другой, обращаясь к заряжающему, тоже под всеобщее одобрение.

Как старший по званию, тот нацепил себе на шею ларингофон и прошипел:

— Кто хоть словечко скажет против обер-фенриха, тому крышка, понятно? — Как видно, он понял, почему обор-фенрнх не потащил и его на доклад к командиру: из-за их добрых служебных отношений.

Телефонисты уже разбудили командира батареи для смены, когда обер-фенрих вошел в блиндаж командира батареи и, притворяясь до крайности взволнованным, доложил о происшествии в расчете орудия «Дора». Залигер, невыспавшийся, с головной болью, злился на тупую мстительность Корты, равно как и на растяпу Хагедорна. Обер-фенрих приказал Хагедорну дожидаться у входа в блиндаж. Он надеялся заставить командира тотчас же в официальном порядке передать дело в военный трибунал дивизии. По его мнению, речь шла о потере бдительности в боевой обстановке, и формально он был прав. Командир орудия, вопреки приказу позволяющий своему расчету употребление алкоголя в состоянии повышенной боевой готовности, должен нести ответственность перед военным трибуналом. Наказать за такой проступок своей властью командир батареи уже не может. Залигер кивал головой, слушая Корту, и в глубине души проклинал создавшееся положение. И надо же было этим дуракам засунуть бутылку в ствол орудия. Это подлило масла в огонь. Если Хагедорна упрячут в штрафной батальон, он еще должен будет бога благодарить.

Но война-то уж шла к концу. Стрелки неумолимо приближались к двенадцати. Время будет работать на Хагедорна, если удастся протянуть с подачей рапорта. Только бы не возбудить подозрительность Корты. Хорошо, что он не знает об их старой дружбе. Но сколько можно тянуть? Покуда батарея находится в состоянии повышенной боевой готовности, ни минуты дольше. Как только оно будет снято — пусть всего на несколько часов, — придется допросить весь расчет и направить рапорт по команде. Все остальное станет уже совершаться механически, а об ускорении событий позаботится Корта. И дернуло же этого Хагедорна… Господи, сделай так, чтобы уже началось наконец последнее действие, ведь вот уже семь дней звошгг звонок, оповещая о нем, стучало в мозгу Залигера. Он велел одному из связистов позвать Хагедорна.

Хагедорн вошел, остановился в дверях в положении «смирно», по всей форме доложил о прибытии. Он не смотрел ни на Залигера, ни на обер-фенриха. Его неподвижный взгляд был устремлен в угол блиндажа. Залигер немного обождал, ему хотелось сказать: «Вольно, держитесь свободнее, унтер-офицер», хотя тот и явился для объяснений. Но Хагедорн держался так официально, так подчеркнуто, оскорбительно безлично, что и Залигер, со своей стороны, вынужден был соблюдать форму и оставил Хагедорна стоять, как он стоял: руки по швам, грудь вперед, подбородок вскинут.