Макс Шульц - Мы не пыль на ветру

Инесс отвечает с неожиданной резкостью:

— Я бы попросила вас, доктор Кольберт, в порядке исключения рассчитывать на нормальное человеческое восприятие. — И добавляет с профессиональной уверенностью, что в черепной коробке повреждений нет. Доктор опустил руку со снимком и, словно устыдясь, начал бормотать какие-то извинения. Потом он взял со стола второй снимок и тут заметил письмо, которое лежало все там же, где его оставила Хильда. Он вгляделся попристальнее и ткнул пальцем в строчку отвесных, раздвоенных книзу палочек, — могильные руны, частокол старонемецкой тоски, то, чем Руди завершил крик своей душни отделив его от естественного «поймешъ-ли-ты-меня».

— Ага, — сказал этот человек, — я опять угадал, — и он посмотрел на свет второй снимок — профильный. — А вот классическая форма асимметричной груши. Все человеческие пропорции предвосхищены природой. Венец творения лишь бессовестно компрометирует природу. Какой позор… — Он заметил предостерегающий взгляд Инесс, оборвал на полуслове.

— А теперь, любезные дамы, видите ли вы трещинку между скуловой костью и теменной? — задал он вопрос и тут же сам на него ответил: — Вам так же трудно увидеть здесь трещину от удара чем-то тупым или чем-то острым, как мне трудно не увидеть ее. — И, подняв на свет оба снимка, сказал: — Зато вы так же, как и я, способны увидеть здесь классическое строение черепа первобытного быка — бизона среднеевропейского, это чистопородный скот, он живет и здравствует, он…

— Доктор Кольберт! Постарайтесь вести себя прилично.

Но Кольберт вел себя именно так, как предписывала ему его внешность. Скороговоркой, выпуская давно накипевшую злость, он проповедовал дальше:

— …он живет и здравствует, он жрет, он размножается и сам себя изничтожает в цивилизованных странах, как при наличии культурной среды, так и без оной. Его признаки можно отыскать у каждой расы, во всевозможнейших проявлениях, он несокрушим в своей царственной тупости…

— Еще одно слово, доктор, и я выставлю вас за дверь, — не выдержала Инесс.

Хильда решительно не могла понять, как это Инесс позволяет себе так разговаривать с врачом и почему он вздрогнул от ее окрика и снова пробормотал какое-то извинение. Она подумала, что, должно быть, этот человек заливает вином тяжкое горе, ио его смирение казалось ей необъяснимым. Пропойцы, которых она знала на своем веку, были лпбо бешено вспыльчивыми, либо холодными садистами. Вот, к примеру, Хеншке-Тяжелая Рука или гестаповец в кожаном пальто, тот, что, удобно развалясь на стуле, смотрел, как избивают Лизбет. От него несло сивухой на всю комнату. А от доктора пахнет зубной настой, мужским одеколоном, лекарствами, и он совсем не кажется таким пропащим, хотя он и несправедлив к Руди, конечно же, несправедлив, раз сравнивает Руди со скотом. После бурного монолога и пристыженных извинений доктор вдруг сказал вполне деловым тоном, что теменная кость пострадавшего рассечена — повреждение, типичное для удара резиновой дубинкой, но по характеру рапы, а также на основе имеющихся данных невозможно установить, откуда она взялась, об этом умалчивает и сам герой. Память у него в настоящее время работает с точностью смесителя. Самое недавнее прошлое вращается где-то но периферии гаснущего сознания.

— Насколько я мог уразуметь, — врач зажимает рентгеновские снимки под мышкой, — в центре его мозговой деятельности возрастает некое деревце. Кроме того, он безумно рад, что кто-то сидит под этим деревцем, — доктор высоко поднимает темные брови и окидывает Хильду пристальным взглядом, — и что его деревце шумит и шелестит, размягчая кору головного мозга…

— Доктор Кольберт!

— Ведь не святой же Губерт выстрелил в него вишневой косточкой. Все может быть. Все, даже самое невероятное. Даже то, что внутри у бизона среднеевропейского помещается некий предмет, который мы назовем предположительно anima liominis, другими словами, душонка… — Снова взлетели кверху темные брови и взгляд блестящих глаз кольнул Хильду: — А вы, уважаемая фрейлейн, что себе позволяете? — Он еще раз достал оба снимка и ткнул пальцем в томное, похожее на желток вещество мозга под светлой черепной коробкой. — Как все оно там выглядит ото, пожалуй, не наше дело, верно ведь? — и, опережая выговор Инесс, добавил: — Сердечный привет супругу. Я бы посоветовал ему заняться этой раной в служебном порядке. Надо выяснить причину, но так ли? Причину, причину, треклятую причину…