Грегори Нормингтон - Корабль дураков

(Тем же, кто назовет нашу Белкулу бесстыжей блудницей, ибо негоже девице менять полюбовников в одночасье, я скажу так: новообращенные часто грешат непомерным рвением. Ибо открылись Белкуле услады плоти, каковые для тела – как вера истинная для души. А аппетиты ее таковы, что их не смог бы удовлетворить лишь один, пусть даже и самый рьяный любовник. Белкула, она как Природа – щедрая, разнообразная. Ее страсти изменчивы и неуемны. Возлияния мужчин в ее лоно – словно капли дождя для земли после долгой засухи: она принимает их, впитывает в себя без остатка, и просит еще.)

Пьер потрудился на славу. Белкула осталась довольна, но ее удовольствие выражается несколько странным образом: она словно вернулась в свое кабанье младенчество (кабаны – это дикие свиньи, так что, наверное, будет уместно сказать, что она впала в дикое свинство), каковое определялось вялой слабостью членов, скоплением газов в желудке и непомерным обжорством. Все, чему научилась Белкула в плане фекальной культуры, пошло, образно выражаясь, свинье под хвост. Однако влюбленный Пьер не ощущает зловония, производимого его зазнобой. С точки зрения его сладострастного вожделения, она – само совершенство.

– Мерзавец! Предатель! Вор! Выходи драться!

Это обманутый Мориц узнал, что ему изменяют. Он берет палку, колотит ею по двери свинарника и вызывает изменщика-брата на честный бой. Пьер, не имея возможности ублажать свою даму под градом матерной брани, с сожалением застегивает штаны и выходит во двор.

Пять часов бьются братья в кровавой сече. Не давая друг другу поблажки. Мориц, бросивший вызов (он строен и гибок, ежели не принимать во внимание малость отвисшее брюшко), нападает, как лев разъяренный; Пьер, кусаясь ретиво, зубами скрежещет и всего только раз обсерает штаны. Привереда Морфей опускает на поле сражения сна покрывало. Пьер возвращается в лоно утех, к истомленной любимой, Мориц в тягостных думах укрылся в тени под лещиной.

С тех пор не проходит и дня, чтобы братья не отмутузили друг друга. Иногда верх берет Мориц, иногда – Пьер (особенно если ему удается ударить Морица ногой по яйцам). Иногда к воплям и стонам израненных воинов присоединяется сонный вздох Белкулы или ее отрешенный пердеж.

Десять дней и ночей продолжалась осада, и вот снова выходит из мрака, зевая, с перстами слегка сероватыми Эос, а иначе Рассветная Зорька. Пьер глаза продирает и зрит с изумленьем, что врага-то и нету на поле сраженья. И к своей вящей радости вдруг замечает – ибо съестные запасы успели изрядно поистощиться, – что у ворот Мориц оставил зажаренного поросенка. Пьеровой радости нету предела, и радость сию разделяют и свиньи в свинарнике – не прозревая в том знак горькой участи, уготованной им судьбой. Пьер несет подношение в хлев, там садится и жадно вгрызается в мясо зубами, но поросенок – лишь кожа, а что же под кожей? Из-под кожи является враг хитроумный. Дерзкий воинственный Мориц, благоухающий, словно свиная поджарка, с колуном наготове. Ярость его не уймется подбитым глазом или сломанной рукой. Проклятие Каина бурлит у него в крови, и Пьер, прозревающий гибель свою в глазах брата, уже не пытается защищаться.

Но придержите коней. Прежде чем смертоносный удар достигает цели, сама причина братоубийственной сечи предстает перед ними в дверном проеме. Братья тупо таращатся на нее и даже не сразу осознают, что происходит, пусть даже сие очевидно: Белкула – снаружи, хотя ей, насильно похищенной, полагается быть внутри. Она улыбается своим страстным поклонникам, улыбается так – мимоходом, как улыбнулась бы двоюродным братьям, встретившись с ними на улице, и бросает им яблоко. Мориц, удрученный и павший духом, опускает топор. Пьер поспешно спускает штаны, чтобы в них не наделать. Братья несутся к чулану, где были покои их общей возлюбленной. Увы! Ночью Белкула проломила доски в стене своим мощным седалищем (форму пролома ни с чем не спутаешь) и выбралась наружу в поисках пищи – коварно бросила их обоих, наплевав на предназначенную ей роль.

Смачно рыгнув напоследок, Белкула радостно отправляется восвояси. Братья же падают в изнеможении, члены их холодеют, и все вожделение съеживается, истощенное и печальное, до размеров лесной земляники.

По прошествии месяца после истории с похищением Корнелиус Фахс берет Белкулу на ферму молочницей. Коровы-пеструшки такие теплые, их так приятно гладить. У них флегматичные морды и мокрые носы, они постоянно жуют жвачку и задумчиво смотрят на Белкулу из-под длинных черных ресниц. Их тяжелые вымена, набухшие молоком, все в темных прожилках вен. Белкула доит коров на зеленом лугу, тугие струи молока бьют в ведро, и их журчание похоже на звон цикад.