Алексей Новиков-Прибой: Цусима. Книга 1. Поход

Совсем по-иному отнесся к нему французский журнал, который, отдавая дань таланту адмирала Того, охарактеризовал его, как человека хитрого, коварного и жестокого.

Неугомонный ветер свежел, становился более упругим и не только тормошил море, заставляя его угрюмо ворчать, но и разрывал, взлетая, черные, как сажа, облака. В глубине неба показался кривой обрезок ущербленной луны.

Тусклым сиянием заблестели круто изогнутые спины волн, яснее обозначились контуры кораблей. На минуту мое внимание привлек обрезок луны. Он был похож на золотой козырек. Из-под него, внося в сознание какое-то смутное беспокойство, смотрела на нас звезда, словно сверкающий зрачок в дрожащих паутинно-тонких ресницах.

Мои мысли вернулись к эскадре. Перегруженная углем и запасами, измученная походом и дезорганизованная духом безверия, она медленно двигалась к пропасти. Это понимали все, начиная с любого командира и кончая последним гальюнщиком. И все-таки мы не повернули обратно. Почему? Потому что младшие флагманы не противодействовали командующему, а судовые командиры не осмеливались возражать младшим флагманам, а офицеры не могли ослушаться командиров, а кондукторы, боцманы, капралы и матросы просто были не в счет.

Казалось, никто уже не мог предотвратить приговора истории. Все люди находились на своих местах, все исполняли свои обязанности. Из труб вываливал дым, под кормой вращались винты, бурля незнакомые воды. И корабли, черные и молчаливые, с видом бесстрастного покоя шли вперед, чтобы похоронить в пучине чужого моря славу Российской империи и последнюю надежду нашей маньчжурской армии.

Мы прошли более восемнадцати тысяч морских миль. Осталось каких-нибудь трое суток ходу — и мы будем во Владивостоке. Но до него никогда еще не было так далеко, как теперь. Чтобы попасть на родную землю, мы должны пройти через страшные ворота смерти, какими являлся для нас Цусимской пролив.

После Цусимы Курош командовал миноносцем «Бодрый» на Дальнем Востоке. 17 октября 1907 года на его корабле произошло восстание. Матросы убили своего командира и выкинули за борт.

Этот факт отмечен в дневнике командира крейсера «Аврора» капитана 1-го ранга Егорьева: «Отвратная солонина 2-й эскадры была заготовки Морского госпиталя в Кронштадте. 12 бочек за борт, 13-я более или менее годная». («Морской сборник» NN 8 — 9 за 1915 год.)

Впоследствии выяснилось, что консул зря наболтал: никакого японского флота на рейде Сингапура не было.

На следствии старший офицер показал, что он не успел доложить о претензии машиниста. (См. «Действие флота», отдел IV, книга 3-я, стр. 146).

В своем показании в следственной комиссии контр-адмирал Небогатов написал о Рожественском: «Многие командиры на языке адмирала имели прозвища, граничащие с площадной бранью, и адмирал нисколько не стеснялся употреблять эти прозвища громко на верхней палубе в присутствии судовых офицеров, команды». (См. «Действия флота», документы, отдел IV, книга 3-я, стр. 51.)

Адмирал Рожественский в письме из Носси-Бэ от 31 марта при знался своей жене: «Колонга я извел вконец, случается плачет» (Журнал «Море» за 1911 год, N 6, стр. 64.)