Михаил Ишков - Траян. Золотой рассвет

С наступлением темноты Ларций с пятеркой выделенных ему Лаберием легионеров спешным шагом двинулся в сторону Субуры. При выходе из лагеря преторианцев Фосфор, ныне декурион сингуляриев, предупредил префекта.

— Пяти может не хватить. Там, в мастерской, у них осиное гнездо. Я послал за своими ребятами. Теми, кто теперь в отставке.

— До полуночи успеют собраться? — мрачно спросил Ларций.

— Они уже на месте. Перекрыли задний выход. Натянули там сеть.

До известной в Риме харчевни и одновременно дешевого пошиба лупанария, на вывеске которых была нарисована указующая на вход рука и надпись «Путь к радости», они добрались в поздних сумерках. Спрятались в грязном, заплеванном портике между выщербленными, заметно покосившимися колоннами. Вход в харчевню помещался прямо через площадь, в полуподвале угловой трехэтажной инсулы.* (сноска: Многоэтажный (до пяти этажей) доходный дом в Риме) Вправо, по улице Патрициев, в полусотне шагов от ее пересечения с Тибуртинской дорогой, располагалась мастерская по изготовлению надгробий. Комозой предложил посидеть в трактире — там, мол, безопасно, есть затененные уголки.

— Нет, — решительно оборвал его Ларций. — Пусть ребята прячутся по подворотням. С мастерской глаз не спускать. Вы оба можете зайти в харчевню, выпить стаканчик вина. Смотри, Валерий, только отхлебни.

— Обижаешь, командир, — насупился Комозой, тоже зачисленный в гвардию.

— Тебя обидишь, — помрачнел Лонг, потом распорядился. — Фосфор, ты старший, каждые полчаса будешь проверять посты. Учтите, у меня только что был разговор с самим, — Ларций ткнул пальцем арочный свод портика. — Высоко взлетели, падать будет больно.

— А тебе, Ларций? — поинтересовался Фосфор.

— А мне еще больней.

— Как насчет Регула? — спросил Комозой.

— Цезарь заявил, чтобы я и думать о нем забыл. Регул — непотопляемый.

— Воистину непотопляемый, — подтвердил Фосфор. — Ладно, пошли, Валерий.

Потом коротышка успокоил Ларция.

— Не робей, командир, этот не вырвется. Всех накроем. Ты порасспросил бы моих ветеранов. Они готовы Сацердату живьем съесть. У каждого свой счет к бандитам.

С наступлением темноты начался дождь. В портике, в котором за колонной укрылся префект, пока было сухо, и Ларций по привычке смежил веки. Терпению, полудремоте он научился в военном лагере. Что толку пялиться в сгустившуюся темноту. Распахни душу и внимай всему, что свершается в мире. Зло само подаст знак.

В следующее мгновение со стороны харчевни на него дохнуло запахом жареной рыбы. Жареной по — римски, с луком, чесноком, на оливковом масле. С корочкой, с хрустящим хвостиком и плавниками, погрызть которые одно удовольствие. Запах притянул благодатное воспоминание о первой встрече с Волусией после возвращения в Рим. Она в первый же день прибежала в дом Лонгов, чмокнула Ларция в губы и прошептала: «Я горжусь тобой!»

Сердце у Ларция дрогнуло. Это была нежданная, неслыханная награда за все, что пришлось вынести — за бессонные ночи, за дрожь в коленках, за обреченное молчание родителей, за плевки в окно. Возвышающее назначение, чин, полученный после переговоров с сарматами, теперь, после поцелуя Лусиоллочки, показались такими мизерными и жалкими, что он не выдержал, подхватил девушку, закружил по атриуму. Отец по — доброму смотрел на них их своего кабинета, устроенного в проходе в таблиний. Мать выглянула из перистиля, улыбнулась. Сразу после кружений, Волусия, как истинная провинциалка, не обремененная римской спесью, отправилась на кухню. Там под надзором старшей и бессменной поварихи Лонгов египтянки Гармериды, принялась жарить рыбу.

Жарила и пела. Ее голос вверг Ларция в неизвестное доселе, воздушное состояние. Когда отведал рыбу и нашел ее пересоленной, от всего сердца похвалил невесту. Значит, действительно любит. Заявил, что ничего вкуснее не едал. В таблинии девушка торопливо и восторженно поведала, как она ждала Ларция, как отбивалась от тетки, которая вбила себе в голову, что ее племянница достойна лучшей партии. Все эти месяцы Кальпурния таскала ее по гостям и званым обедам.

Волусия лукаво глянула на жениха и поделилась с ним своими секретами.

— Ее усилия не пропали даром. В меня влюбились два сенаторских сыночка, а некий высокопоставленный тип сделал гнусное предложение — не соизволю ли стать его наложницей? Представляешь?! Я укорила его — заявила, что он угнетает свое ведущее неподъемным бременем пороков. Спросила, — вам, вероятно, страшно расстаться с жизнью? Видал бы ты его рожу! — восхитилась девушка. — Он сразу предложил мне сто тысяч сестерциев и обещание жениться, как только его старая карга наконец сдохнет. Старая! — возмутилась она. — Ему самому за семьдесят.