Леонид Юзефович - Самодержец пустыни

В течение двух дней мы спокойно двигались вперёд, не имея никаких известий о том, что произошло позади нас в бригаде Резухина. 16 августа мы остановились; мы прошли Джаргалантуйский дацан и находились теперь в широкой долине, с двух сторон прикрытой грядой лесистых холмов. Это было место примерно в двух сотнях вёрст к северо-западу от Ван-Хурэ и примерно в четырех сотнях – к северо-востоку от Улясутая, в верховьях Селенги и примерно в двенадцати или пятнадцати верстах от неё. Вечером я пошёл навестить полковника Островского, которого незадолго перед тем барон взял в свой штаб. Его палатка стояла в нескольких шагах от палатки барона, входом обращённой в сторону разбитого неподалёку лагеря монгольского отряда под командой князя Биширли-тушегуна. Я нашёл Островского измученным и подавленным. Оказывается, барон, взбешённый тем, что в предыдущую ночь из штаба исчезли его почётные гости, бурятские старейшины и монгольские ламы, которых он собирался держать у себя как заложников, приказал Островскому пешком проделать тридцативерстный переход, выругал его и по прибытии в лагерь заставил залезть на сосну, откуда Островский спустился лишь незадолго до моего прихода. Он сказал мне, что от Резухина нет никаких вестей, и барон этим сильно встревожен; он подозревал, что красные разведчики могли перехватить гонцов от Резухина, и пребывал в нерешительности, не зная, что предпринять. Весь день 17 августа Унгерн провёл, советуясь со своими ламами-прорицателями. Он выслал группу разведчиков приблизительно в том направлении, где мог находиться Резухин, но те, натолкнувшись на красные разъезды верстах в восьми от нас, за дацаном, вернулись ни с чем и привезли одного раненого.

Этой ночью сначала по соседству с госпиталем, а затем в сопках, состоялась встреча заговорщиков, офицеров и присоединившихся к ним старых солдат-фронтовиков. Было решено на следующую ночь по сигналу тревоги седлать коней и двигаться обратно к Селенге. Специально сформированный отряд должен был прикрывать это отступление, и если Унгерн попытается преследовать нас, встретить его ружейным и пулемётным огнём. Участники совещания гарантировали надёжность своих частей при столкновении с Унгерном или красными. Будущим командиром был избран полковник Эвфаритский, которому поручили проработать дальнейшие детали переворота. Я должен был поставить в известность начальника дивизионного обоза В. К. Рериха, старшего брата хорошо известного художника Н. К. Рериха и моего товарища по оружию с тех времён, когда мы оба служили в армии атамана Дутова. Я рассказал обо всём Рериху, повергнув его тем самым в состояние благоговейного ужаса.

Вечером 18 августа [182]прибывший из бригады Резухина татарин-казак был задержан бурятскими часовыми и доставлен к Унгерну. Как я узнал несколько позже, полковник Костерин послал его к Эвфаритскому и ко мне с запиской, в которой сообщал, что Резухин убит этой ночью, что бригада выступила из лагеря и поспешно движется к броду на Селенге, где будет поджидать нас три дня. На тот случай, если первый гонец встретится с какими-либо трудностями, немного позднее по тому же пути был послан второй – оренбургский казачий офицер Калинин. Он должен был передать нам всё на словах и более подробно. Когда татарин повстречался с нашими бурятами, он сумел уничтожить записку; но так как он плохо говорил по-русски, то не смог изложить бурятам, говорившим по-русски ещё хуже, ту версию, которую ему придумали на случай, если его схватят: что он заболел и был послан ко мне в госпиталь. Поставленный перед Унгерном, он потерял всякую сообразительность и хотя никого не выдал, сказал тем не менее, что у них ночью был бой, что сам он бежал сквозь горы и тайгу и был задержан нашими часовыми.

Очевидно, барон что-то заподозрил. Он велел арестовать татарина и наутро подвергнуть его пыткам, что было поручено Бурдуковскому. Командир 4-го полка Марков, принадлежавший к числу заговорщиков, присутствовал при этой сцене и немедленно известил обо всём Эвфаритского. Спустя пятнадцать минут все заговорщики вновь собрались у меня в госпитале. Но прежде чем началось обсуждение, что теперь делать, второй гонец, Калинин, вместе с его раненым братом, лечившимся в госпитале, вошли в палатку и коротко рассказали нам о том, что произошло в бригаде Резухина.

На следующий день после того, как мы с Унгерном ушли, Костерин, Хоботов и командир 1-го полка Парыгин явились к Резухину и, указывая на преобладающее в частях настроение, прямо посоветовали ему принять командование и вести бригаду на восток. Резухин отвечал безумными проклятьями и выгнал делегатов, угрожая им страшной расправой после соединения с бароном. Той же ночью, когда бригада, готовая выступить, уже сидела в сёдлах, Резухин со своей комендантской командой Безродного попытался остановить людей, отдав приказ арестовать и расстрелять командиров. В ответ из рядов загремели выстрелы, и Резухин, раненый в ногу, упал, затем вскочил и побежал в лагерь китайцев, которые ещё не успели сесть на коней, требуя медицинской помощи и перевязки. Безродный и большинство его контрразведчиков разбежались и спрятались в лесу; позднее они попали в руки красных и были расстреляны. Раненого Резухина, лежавшего на земле, и служителя госпиталя, который его перевязывал, окружила толпа. Внезапно какой-то казак вышел вперёд, склонился над Резухиным и со словами «хватит пить нашу кровь, пей теперь свою»в упор выстрелил из «маузера»и разнёс ему голову. Толпа тотчас рассеялась и вскочила в сёдла, но прежде чем выступить, Костерин приказал вырыть могилу и закопать тело Резухина. Гонец посоветовал нам покончить с бароном немедленно или бросить его и идти к бродам на Селенге.