Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Ведший следствие венецианский инквизитор Габриэле Салюцци не стал продолжать допрос. Требовалось подготовиться к нему основательно. Обвиняемый, безусловно, был еретиком, а паче того — ересиархом (верховным еретиком) и заслуживал костра. С этим мог бы и теперь согласиться представитель папы апостолический нунций Лодовико Таберно, сидящий рядом. Но в суде находился и представитель республики, член правящего Совета мудрых по ересям Алоизи Фускари. Он-то потребует дополнительных доказательств. И если они не будут представлены, Фускари заявит, что дело неподсудно инквизиции, и передаст его в светский суд. Тогда еретик останется в живых. Правительство Венеции не терпело, чтобы жизнью граждан распоряжалась инквизиция, подчиненная папе римскому. Вдобавок, согласно положению, трибуналу следовало иметь хотя бы одно свидетельское показание, подтверждающее донос. Иначе обвинение признавалось недоказанным.

Салюцци начал подыскивать надлежащего свидетеля.

Первым допросили Чотто, книготорговца. Он немного добавил к показаниям обвиняемого.

— Известно ли вам — католик ли указанный Джордано и ведет ли он христианский образ жизни?

— Он никогда не высказывал ничего такого, на основании чего можно было бы сомневаться, что он католик и добрый христианин.

Через некоторое время на новом допросе Чотто припомнил, что Бруно ему сообщал, будто намерен закончить новый трактат, посвятив его римскому папе. Обвиняемого это характеризовало с наилучшей стороны.

Другой книготорговец, Бертано, голландец, охотно рассказал о своих встречах с Ноланцем во Франкфурте, Цюрихе, Венеции.

— Известно ли вам, есть ли у указанного Джордано Бруно друг, который сообщил бы о его жизни и поведении и вообще сделал донос по интересующим святую службу вопросам?

— Мне неизвестно, есть ли у него такой друг.

Был допрошен и доминиканский монах Доменико Ночера, преподававший прежде в Неаполе философию, учивший Джордано. Однако и его показания были весьма благоприятны для обвиняемого.

Среди свидетелей был историк Андреа Морозини, в доме которого не раз бывал и беседовал о разных предметах Ноланец.

— Я не могу установить на основании его рассуждений, — сказал Андреа, — чтобы он высказал какие бы то ни было мнения против веры. Что касается меня, то я всегда считал его католиком. И если бы у меня было хоть малейшее подозрение в противном, я не позволил бы ему перешагнуть порог моего дома.

Инквизитор Салюцци не был глупцом и понимал, что свидетели подобраны неудачно. Ночера стар и помнит Бруно любознательным и прилежным учеником. Для остальных Ноланец был слишком знаменит и уважаем; да и кто захотел бы признаться, что был дружен с неисправимым еретиком? Им разумнее хвалить обвиняемого. Бертано так и сказал:

— Но когда кто-либо высказывался о его трудах — и это я слышал от всех, — всегда объявлял их замечательными и глубокомысленными.

Салюцци постарался вытянуть у обвиняемого какие-нибудь признания или заставить его проговориться, запутаться в противоречиях. Прежде всего был составлен перечень главных обвинений: о таинстве покаяния; о переселении душ; об осуждении богословов и монахов; о чтении еретических книг; о новой философии, призывающей к преобразованию мира; об осуждении инквизиции; о таинстве брака; о презрении к Страшному суду и неверии в конец света.

Для начала Ноланцу было предложено обстоятельно рассказать о себе и о своей жизни, не умалчивая о своих взглядах, несогласиях с церковью и грехах. Требовалось подыскать уязвимые места в его защите, дабы затем нанести ему сокрушительные удары.

Бруно изложил инквизиторам свои представления о бесконечной Вселенной и множестве обитаемых миров. Правда, время от времени ссылался на Соломона и Екклезиаста (из Ветхого завета), на Аристотеля, Вергилия, Фому Аквинского.

Подобные ссылки не могли ввести в заблуждение бдительных инквизиторов. Ясно, что в вечном мироздании «упраздняется» творец, образ Христа лишается вселенских масштабов, а конец мира выглядит не более чем страшной сказкой. Если обвиняемый держал подобные сомнения про себя, это признавалось грехом, но не преступлением. Вот если он их высказывал открыто, пропагандировал — это должно стоить ему жизни.

Особенно много вопросов относилось к представлениям Ноланца о триединстве бога и — о втором лице троицы — Иисусе Христе.

— …Не говорил ли, что Христос был не богом, а обманщиком?

— Меня удивляет, как могут задаваться подобные вопросы, ибо никогда не держался такого мнения, не говорил ничего подобного… Я считаю истиной то, чему учит святая матерь церковь. Не понимаю, как можно мне это приписывать?