Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Птолемеева система наиболее точно отвечала христианскому религиозному мировоззрению. Опровергая систему Птолемея, Бруно, с точки зрения оксфордцев (да и почти всех богословов-христиан), посягал на религиозную картину мира, разрушал великую гармонию мироздания — Космоса и человека — микрокосма.

В центре христианской системы мира находились Земля и человек.

Центрами ноланской системы мира были бесчисленные небесные тела. Человеку оставалась роль зрителя одной из множества обитаемых планет в бесконечности Вселенной…

Вывод был ясен: Ноланец унижает человека, низводит к нулю его роль в мироздании. Этим колеблются сами устои веры. И Христос, говоря современным языком, явление частное, земное, а не вселенское. И что бы ни говорил Ноланец об астрономических вычислениях, о несовершенстве сфер планет, Солнца и неподвижных звезд, выдуманных Птолемеем, все это пустяки. Пускай ими занимаются науки: астрономия, физика, математика. Для философии важны высшие истины: они связаны не с мертвыми телами Космоса — планетами, звездами, но с живыми и разумными — человеком, богом. Ноланец, не ведая того, забывает о высшем ради низшего. Ведь Коперник скромно предлагал свою астрономическую систему как наиболее простую и точную с точки зрения математики — вот и все. А Ноланец осмеливается называть свою систему философской, да еще более возвышенной и верной, чем все другие системы!

Примерно так рассуждали философы — более богословы, чем ученые. Для них был неприемлем научный метод Бруно. Для них философия была служанкой богословия. Кто, будучи в рассудке, откажется от высшего ради низшего? Человеку предоставлено мироздание, ибо так решил бог; разум человеческий — божественный дар — есть исходная точка познания природы и бога, а потому покоится в центре Вселенной. Может ли быть иначе? Посредством разума человек познает все вокруг; он видит восходы и заходы солнца и вращение сферы неподвижных звезд. Он видит это и познает именно потому, что находится в центре всего.

Ноланец не обращал внимания на подобные рассуждения. Они не относятся к природе! Они не учитывают новых астрономических расчетов, подгоняя научные решения под готовый ответ, предлагаемый религией. А наука свободна. Она ищет истину не там, где требует богословие, а повсюду, в окружающей природе.

Религия — это то, что человек воображает. Наука — то, что знает. Для Бруно — неразумно отказываться от знаний ради выдумок. Для богословов знаниями следует пренебрегать, если они противоречат догматам религии.

Ноланец и его оппоненты совершенно по-разному понимали суть философии, ее отношение к науке и к религии. Они, можно сказать, говорили о разных философиях: о научной и о религиозной. В таком споре неизбежно растет взаимное непонимание и раздражение. Особенно безнадежное положение было у Бруно. Любые его доказательства — самые очевидные, неоспоримые! — не имели, с точки зрения богословов, никакой ценности, если противоречили принятым в религии догмам. Низшее подчиняется высшему!

Диспут в Оксфорде не мог закончиться победой Бруно. Ему противостояли глубоко вросшие в почву традиций, непоколебимые в своем упорстве педанты. Им не было дела до истин, не утвержденных высокими авторитетами богословия. Никакие самые разумные доводы не могли их сломить, сознательно глухих к доводам разума, логики, фактов.

Напыщенные официальные мудрецы не обладали ни любовью к знаниям, ни честностью, ни мужеством для того, чтобы признать свое поражение, сколь очевидным оно бы ни было. Что им истина? Им наиглавнейшее — должности, положение. В этом они преуспели. И они исполнены презрения к «странствующему рыцарю истины» — нищему, непризнанному гению — выходцу из неведомого городишки Нолы.

Пожалуй, Бруно это ясно понимал. Но не в его характере сдаваться. Если невозможно поколебать этих тупиц, то надо хотя бы сбить с них спесь!

И еще: следует помнить о зрителях. Они услышат доводы в пользу философии рассвета. У них пробудится интерес к идеям Ноланца. Вряд ли кто-либо станет его приверженцем. Но зерна истины будут заронены в души, рано или поздно давая всходы.

Увы: зрители остались безучастными к новым идеям о мире и человеке. Оживление началось только с того момента, когда оксфордские доктора стали показывать свои познания в ругательствах. Публика с удовольствием присоединялась к брани и угрозам в адрес иноземца. Кому в Англии не было известно, что при дворе Елизаветы особым уважением пользуются итальянцы? Да и при Марии Стюарт итальянцам жилось вольготно. А тут еще один объявился, старается свои домыслы выдать за новую философию. Не пора ли вздуть нахала?!