Рудольф Баландин: Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Сам Петрарка, прославленный поэт, «властитель дум» своего поколения и даже последующих, не имел официальных чинов и званий. Главное его стремление — независимость: «Не терпеть нужды и не иметь излишка, не командовать другими и не быть в подчинении — вот моя цель». Остро ощущая свою личность, он был углублен в самопознание, но одновременно умел восхищаться окружающим миром, старался познавать природу. Он путешествовал из любознательности и по той же причине восходил на гору или осматривал развалины античных строений. Все это было совершенно не характерно для людей средневековья.

Не будем, однако, упрощать, огрублять и оглуплять средневековых обывателей. Эти люди умели не только молиться и трудиться, но и веселились, что называется, от души. Устраивали грандиозные представления, в которых участвовали едва ли не все жители данной местности. Торжественные религиозные шествия сопровождались потешными маскарадами. Существовали особые праздники дураков, когда осмеивались надоевшие казенные мудрости и правила, когда дурачились, веселились, радовались жизни.

В средние века вовсе не все и не всегда принижали роль человека в мире. В сочинениях того периода порой повторялась мысль: человек — микрокосм, малое отражение всего мироздания. Основатель средневековой философии Аврелий Августин полагал, что наиболее загадочен мир человека: «Люди идут удивляться высоте гор, и огромным волнам моря, и величайшим водопадам, и безбрежности океана, и течению звезд, а не обращают внимания на самих себя». Византийский богослов и поэт Иоанн Дамаскин утверждал, что человек — «как бы некий второй мир: малый в великом».

Ирландский философ IX века Иоанн Скот Эриугена считал: «Важнейший и едва ли не единственный путь к познанию истины — сначала познать и возлюбить самое человеческую природу… Ведь если человеческая природа не ведает, что совершается в ней самой, как она хочет знать то, что обретается превыше ее?», «Ведь недалеко ушел от бессловесных животных тот, кто не ведает ни себя самого, ни общей природы рода человеческого».

Однако почтение к авторитетам и у Эриугены представлялось вполне естественным: «Истинный авторитет не противоречит правильному разуму, так же как правильный разум — истинному авторитету. Ведь не может быть сомнения, что оба проистекают из одного и того же источника, а именно из божественной мудрости».

Через пятьсот лет Петрарка совсем иначе относился к авторитетам: «Я стараюсь идти по дороге, проложенной нашими предками, но не хочу рабски вступать в следы их ног. Я хочу не такого вождя, который на цепи тащил бы меня за собою, а такого, который шел бы впереди меня, только указывая мне путь».

А еще пятьдесят лет спустя великий философ раннего Возрождения (кардинал) Николай Кузанский в написанном им диалоге словами Простеца говорит:

«…Тебя ведет авторитет и вводит в заблуждение. Кто-то написал слова, и ты веришь. Но говорю тебе, мудрость кричит снаружи, на улицах…»

На это его оппонент отвечает вопросом: «Если ты — Простец, как ты смог прийти к знанию своего назначения?» — «Не из твоих книг, — отвечает Простец, — а из книг бога». — «Что же это за книги?» — «Те, что он начертал собственным перстом». — «Где они находятся?» — «Повсюду».

Такова одна из основных черт мышления эпохи Возрождения: обращение к мудрости природы и человеческой жизни — всего окружающего мира, откуда разум постоянно и беспредельно черпает идеи. При этом ссылки на высший разум встречались все реже и реже: человек учился понимать язык природы непосредственно, учился осмысливать реальность такой, какая она есть, снимая с нее покровы тайн.

В средние века знания обожествлялись и восхвалялись, расценивались как духовное богатство и как драгоценности хранились. Ничего плохого, ясно, в этом не было. Если только забыть о том, что за горизонтом знания расстилаются дальние беспредельные области незнания.

Довольствуясь известным, человек ограничивает возможности познания. Одним из первых это понял Сократ, любивший выступать в роли «Простеца», не кичась заученными мудростями, а стараясь осознать свою ограниченность. Ведь только понимание незнания открывает путь к новому знанию. Так отважный мореплаватель должен верить, что мир не ограничен видимой линией горизонта и в запредельных далях имеются неведомые острова и континенты…

Для человека Возрождения знания были тем известным континентом, от которого можно отправляться в незнаемое.