Рудольф Баландин: Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

— Но они, — сказал Грангузье, — они молятся за нас богу.

— Монахи бормочут себе под нос несметное множество всяких житий и псалмов, которых сами не понимают… Я называю это насмешкой над богом, а не молитвой. Помогай им бог, если они действительно молятся за нас, грешных, а не из страха потерять свои хлебы и жирные супы…»

В этой бессмертной книге что ни монах — то обжора, пьяница, богохульник, бездельник, развратник. Об их отношении к своим «непосредственным обязанностям» свидетельствует признание одного из них:

«Я никогда так хорошо не сплю, как за проповедью или за молитвой. Прошу вас, начнем вместе семипсалмие, и вы увидите, как вы скоро заснете».

Но развеселые монахи, заселяющие страницы Рабле, покажутся безобидными болтливыми пьянчужками по сравнению с их высокопоставленными «начальниками». Чем выше поднимался человек по лестнице церковной иерархии, тем труднее было ему сохранить благородство, бескорыстие, доброту. Слишком велика становилась их власть, слишком много «низменных» благ жизни было им доступно.

Одним из мощных магнитов, помогающих вытягивать звонкую монету из карманов прихожан, стала система индульгенций. Особенно расцвела она с юбилейного 1500 года. Папы пользовались разными поводами для того, чтобы предоставить возможность верующим искупить свои грехи, в сущности, выкупить право грешить.

Юбилейные годы были придуманы для более широкой продажи индульгенций под предлогом «круглой» даты от рождения Христа. Начинание оказалось выгодным, и вскоре юбилейные годы стали повторяться через пять лет.

Как писал немецкий историк Т. Бригер: «Блестящий придворный штат Льва X поглощал неимоверные суммы. Нужно было тонкое финансовое искусство, чтобы удовлетворять необходимые потребности. В курии уже давно велись списки преступлений всякого рода с обозначением той цены, за которую можно получить прощение из Рима. К этому присоединилось неимоверное количество разрешений и освобождений, имевших также свою определенную таксу. Папы запрещали множество вещей только для того, чтобы иметь возможность разрешать их; издавали множество правил только для того, чтобы иметь возможность освобождать от их исполнения. Чем чаще случались преступления и грехи, тем больше был спрос на милость, тем лучше процветала торговля».

В эпоху Возрождения папы дошли до того, что разрешили продавать индульгенции мертвым (выкупали, понятно, живые). Шутники сочинили даже стишок:

Так свершалась подмена церкви как храма бескорыстной добродетели в постыдную лавку, торгующую грехами и преступлениями.

Подобные подмены обычны и понятны. Когда добровольный кружок единомышленников превращается в мощную организацию, бедные обретают богатство, униженные возвышаются, бесправные становятся владыками, гонимые получают возможность быть гонителями, — тут-то и начинается переоценка ценностей, перестройка сознаний, подбор людей, соответствующих изменившейся обстановке.

В первые века христианства за духовной благодатью к нему обращались идейные сторонники учения, вопреки гонениям и притеснениям. В период расцвета католичества к нему тянулись жаждущие власти и богатства, искатели материального благополучия. Посты в церковной иерархии покупались или раздавались родственникам и близким. За них платили «композиции». За высокие посты и цены полагались высокие, и для погашения «композиций» использовались индульгенции. Суммы достигали тысячи дукатов — целые состояния.

По подсчетам Т. Бригера, «эксплуатация чувства раскаяния благочестивых христиан Германии принесла около 60 000 дукатов». Подобные суммы пробуждали зависть у королей, крупных феодалов. И понятно: разоряя народ, папство разоряло государство, посягало, в сущности, на право «земных» вождей взимать налоги. В некоторых государствах правители запрещали под разными предлогами продажу индульгенций.

Усиливались противоречия между властями церковными и государственными, между «стадом» верующих и «поводырями» — владыками, между закоснелыми догмами церковников и смелыми идеями свободомыслящих философов, между роскошным фасадом казенного «Храма Благочестия» и его «верховными строителями», прогнившими от обилия пороков.

Назревали разрушительные конфликты.

Отдельные еретики, отступники от «истинной» официальной веры особых беспокойств не вызывали. В сущности, они критиковали не католическую церковь — как учреждение, систему закабаления, — а злоупотребления тех или иных пап, кардиналов, епископов. Например, англичанин Джон Виклиф в конце средневековья сопоставлял «законы Христа», заповеди апостольской смиренной жизни с пышностью и властолюбием высших католических чинов. Выходило, что папа живет не по Христу, а совсем наоборот; значит, он антихрист. Эти мысли повторял и развивал Ян Гус — преподаватель, а затем и ректор Пражского университета, и многие чехи, считавшие себя католиками, пригласили Яна Гуса на церковный собор в город Констанц для защиты своих взглядов в диспуте. Германский император Сигизмунд гарантировал ему неприкосновенность. На соборе Гуса обвинили в ереси, заточили в тюрьму, потребовали раскаяния и постановили сжечь его сочинения.