Николай Яковлев - Вашингтон

Едва ли Вашингтон, ожидавший англичан в Нью-Йорке, знал в деталях о честолюбивом плане, но он был твердо убежден, что бой захватчикам придется дать в городе, и готовился к схватке. «Нам предстоит кровавое лето», — писал он.

Хотя некоторые трезво мыслившие в лагере восставших предлагали сжечь Нью-Йорк (оплот лоялистов!) и заблаговременно отступить в глубь страны, конгресс и Вашингтон решили защищать выдвинутые вперед позиции. Тогдашний Нью-Йорк занимал часть острова Манхэттен, который омывают Гудзон, Гарлем и Ист-Ривер. Вашингтон полагал, что прикрыть Манхэттен лучше всего, обороняя Лонг-Айленд, на котором приказал укрепить и занять высоты Бруклин. Желание быть сильными во всех пунктах привело к разделению армии на две части — одна оставалась в Нью-Йорке, другая ушла на Лонг-Айленд.

На бумаге было 28,5 тысячи человек, в действительности пригодными к бою оказалось не более 19 тысяч. В подавляющей части войска не были обстреляны, с трудом подчинялись дисциплине. Чтобы часовые не засыпали, Вашингтон, отчаявшись в других методах воздействия, приказал убрать с постов все, на чем можно было присесть. Воины, призванные защищать крупный город — в Нью-Йорке насчитывалось до 30 тысяч жителей, — не всегда были стойки перед соблазнами. У недавних фермеров глаза разбегались — винные лавки и бич армии — толпы проституток, намертво взявшие войско в кольцо. Ко всему прочему в городе кишели лоялисты, в тавернах открыто пили за здоровье короля.

Вашингтон тщетно пытался пробудить солдат к осознанию опасности, нависшей над горячо любимой родиной. Нещадно драли пьяниц и любителей общества беспутных женщин. Обнаружились дела и посерьезней — королевский губернатор колонии Нью-Йорк руководил заговором, целью которого было покушение на жизнь Вашингтона. Душегубы послали ему отравленные сливы, которые по чистой случайности генерал не съел. Смертоносное действие ядовитых плодов проверили на цыплятах — птицы тут же сдохли. Поговаривали, что в момент высадки англичан предатели откроют огонь из пушек по своим. То, что армия имела артиллерию, вне всяких сомнений, доказывало существование зловещих планов. Вашингтон распорядился арестовать и препроводить в отдаленное место мэра города, закоренелого лоялиста Мэтьюза, с сообщниками.

Он приказал предать суду военного трибунала сержанта личной охраны Хики и других, которым вменялось в обязанность убить генерала. «Других» так и не судили, а Хики в конце июня при большом стечении народа повесили. Вашингтон в приказе по армии в связи с «заговором Хики» благоразумно отвлек внимание от политических аспектов дела, указав: «Самый надежный путь» — не соблазниться на предательство, «избегать беспутных женщин, которые, по предсмертному признанию несчастного преступника, и толкнули его на путь, закончившийся преждевременной и бесславной смертью».

С конца июня англичане стали высаживаться на остров Статен у входа в гавань Нью-Йорка, Там не было американских войск, и Вашингтон в бессильной ярости получил сообщение о том, что местные жители охотно снабжают врага продовольствием, а некоторые даже вызвались служить в войсках короля. Он сокрушался, что дьявольское золото захватчиков подрывает рвение соотечественников в защите страны. Враг готовился, а солдаты континентальной армии, у которых истек срок службы, расходились по домам. Вашингтон бомбардировал Филадельфию просьбами помочь создать постоянную армию. Конгресс наконец внял голосу рассудка, учредив среди своих бесчисленных комитетов военное управление под председательством Д. Адамса и предложив премию в 10 долларов согласному подписать контракт на трехлетнюю службу в армии.

Англичане, готовя самую крупную десантную операцию XVIII столетия — у Хоу было 32 тысячи солдат, из них 9 тысяч гессенцев, — попытались по приказу министерства вести политику кнута и пряника. 15 июля к Вашингтону явился под белым флагом парламентер. После длительных препирательств главнокомандующий выслушал посланца, но так и не взял адресованного ему письма, ибо на нем значилось: «Эсквайру Джорджу Вашингтону и т. д. и т. п.», настаивая, что подобающий ему титул — «Его светлость, генерал». Выяснилось, что полномочия Хоу на ведение переговоров ограничивались обещанием прощения. На что Вашингтон резонно возразил: «Мы не совершили никаких проступков, требующих прощения, и мы всего лишь защищаем то, что считаем нашим неотъемлемым правом». На том и расстались.