Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

— В конце концов, если мы проведём честную игру до благополучного завершения, вам, Василий Николаевич, придётся выскрести и выложить всё, что имеете. Иного мерила в нашей игре быть не может. Я и далее стану помогать вам своими сведениями. Чем выгоднее сторгуемся с хозяевами Листовской, тем больше достанется мне. Ведь ваши… гм… финансовые дела я тоже изучил. В пределах возможного. Некоторые сведения пришлось добывать по партийным каналам. Виноват, конечно, только что поделаешь — мне нельзя ошибиться.

Абызов начал верить в то, что с Якимом Львовичем Нечволодовым хитрить не следует. Из упоминаний о бомбах и «партийных каналах» понял, что перед ним функционер эсеровской партии, а эти люди, он знал, имеют большой опыт конспирации и круговой поруки. Их можно бояться, ненавидеть, можно упрекать в трагических заблуждениях, но не уважать, даже как противников, нельзя.

Что-то мешало ему отпустить из своего кабинета Нечволодова, но время поджимало. Договорились встретиться на будущей неделе, побывать вместе на Каламановской, посмотреть собранные маркшейдером документы.

Василия Николаевича ожидал урядник. Ещё несколько часов назад предстоящие выборы уполномоченного казались Абызову делом первостепенной важности. Теперь же большого труда стоило перенастроиться, проникнуться важностью предстоящей задачи. Его волновал не сам результат собрания: подумаешь — назовут уполномоченного! Потом эти уполномоченные съедутся в Екатеринославе и выделят из своей среды выборщиков, а уж те изберут депутата Думы. Одного от всей губернии представителя третьей, то есть рабочей, курии. Темна вода в облацех…

Волновало иное. Назаровские горлопаны и оборванцы соберутся все вместе (легально!) и станут обсуждать, кого выбрать, будут говорить о своих делах во всеуслышание, открыто, хотя и в присутствии полиции. Не так просто будет решить, можно ли заткнуть глотку очередному бузотёру. А как станут реагировать другие? Абызов боялся толпы, он по девятьсот пятому знал, какая это страшная, неуправляемая сила.

…Собрание проводили на шахтном дворе, потому что в церкви сочли неприличным, а другого подходящего помещения поблизости не было.

День выдался тихий, благостный. Накануне прошёл дождь, ещё тёплый, уходящего бабьего лета. Мелкие пряди вчерашних туч, как последние дымки отгремевшей канонады, поднимались вверх, светлели, завивались белыми барашками в чистой синеве неба.

Шахтёры собирались быстро. Привычка вставать по гудку и необычность мероприятия влекли их на шахтный двор, который нынче и выглядел иначе. По распоряжению управляющего плотники сколотили десятка два-три лавок (на-попа две чурки и между ними горбыль), расставили их перед крыльцом конторы. Кому не хватило места — а таких оказалось больше, — теснились вокруг: у крыльца, под стенкой ламповой. Лавки занимали всё плотнее, тесня уже сидящих. По обе стороны от окошка ламповой стена была изуродована длинными глубокими бороздами (в некоторых местах ладонь можно упрятать). Обычно здесь, стоя в очереди за лампами, шахтёры не теряли времени и точили о стену зубья обушков, кайла, желонки. Нынче, томясь с пустыми руками, с удивлением рассматривали плоды собственного баловства.

— Надо же! — заметил мужик в рваных калошах на босу ногу. — Из такого камня жернова можно делать, а всем миром помаленьку — вона сколько перепилили. Не сговариваясь, полстенки съели.

— А ты нонче сговорись… Гы-гы! — осклабился стоявший рядом парень. — Если, мол, что — и контору перепилим.

— Во-во… Аккурат черкесы помогут, — мрачно заметил пожилой шахтёр.

— Не страшшай деревенского, — парень повёл плечом, — нонче наше собрание по закону: про всё говорить можно.

— Ты-то сам давно лапти снял: — с укором спросил пожилой и, не дождавшись ответа, сказал поучительным тоном: — Тебя призывали сюда, чтобы стоял да помалкивал. Вона стулу выносят, значит, сам управляющий будет разбираться.

На просторном крыльце конторы стоял небольшой стол и скамья, вынесенная из общего коридора. Появился письмоводитель управляющего, держа в руках венский стул. За ним в сопровождении главного инженера и бухгалтера вышел Абызов. Задрав подбородок, орлиным взглядом обвёл запруженный двор. Уже одним этим взглядом он требовал внимания и спокойствия. Когда гомон утих, жёстко сказал:

— Шахтёры! Вам дано право граждан великой России. Каждое право — это тяжесть ответственности. Вы должны выбрать уполномоченного. Тем самым каждый из вас приобщается к государственному порядку, к судьбам империи!