Виктор Поротников - Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения

Святополка с его женой и колобжегским епископом в узилище посадил, а вот до Ярослава дотянуться не мог. Да и в чем обвинит? В том, что Туровский князь ему земли поделить предложил? Так ведь Ярослав ничего не ответил… В глубине души князь Владимир хорошо понимал, что Болеслав Святополка, а особенно дочери в темнице ему не простит, значит, война с Польшей? Пока Болеславу не до Руси, он воюет с немецким Генрихом, только это пока и спасет Киев от нападения, а потом? Разозлившись на прямые слова пасынка, князь отправил его с княгиней в темницу и теперь не знал, как быть дальше. Особенно почему-то Владимир был зол на Рейнберна, ему казалось, что епископ, призванный самой верою налаживать мир между христианами, плетет нити заговора против него, используя нестойкого Святополка.

Раздумывая о том, как быть, князь долго сказывался больным, не допуская к себе никого, кроме лекаря. Но вечно лежать на ложе не станешь, пришлось вставать и приниматься за дела. Конечно, первым делом князь решил навестить опального епископа. Если пасынка и его жену Владимир приказал поместить просто под замок, то Рейнберн сидел в настоящем узилище. Когда распахнулась тяжелая дубовая дверь, открывая небольшую каморку со скудным убранством внутри и навстречу князю едва приподнялся от слабости худой, изможденный невольным постом старик, Владимир поразился, как мог так скоро Рейнберн превратиться из живого даже тучного бодрячка в сущую развалину? Он сурово поглядел на стража: неужто морят голодом или бьют? Князь был готов наказать провинившихся, ведь велел только запереть и никого не пускать, но никак не мучить. Но оказалось, что никто мучить или морить голодом и не собирался. Еду носили с княжьей кухни, вода всегда есть, в каморке не так чтобы холодно, только промозгло, но и во всем каменном тереме так. Света и впрямь мало, ведь окошко крошечное, но очаг горит.

Рейнберн говорить с князем попросту не стал, объявил, что его смерть ляжет грехом на совесть Владимира, что такая гибель принесет ему, Рейнберну, ореол мученика, а князю Владимиру муки адовы, так как губит он невинного. Князь разозлился на проклятья:

– А не ты ли против меня сына подговаривал?!

Епископ сверкнул глазами:

– Не сын он тебе! Ты его отца убил!

– Не тебе о том судить! – Князь резко повернулся, шагнув к двери. Уже у выхода процедил сквозь зубы: – Помрешь в темнице…

Так и случилось: Рейнберн быстро отдал богу душу, хотя его стражники клялись перед князем, что пальцем епископа не тронули, не обидели ничем.

Ни к княгине Марине, ни к Святополку Владимир разговаривать не пошел. Он уже хорошо понимал, что услышит, и не хотел повторения беседы с Рейнберном. Велел кормить получше, слуг допустить да гулять выводить. Только пообещал, что если упустят Святополка или княгиню, то пострадают не одни стражи, но и их семьи.

В Новгород примчался гонец от епископа Анастаса Корсунянина к его другу архиепископу Иоакиму. Это был старый знакомый Иоакима, ездил почти постоянно, потому долго объяснять ничего не пришлось. Епископ махнул рукой, отсылая служек из горницы, и подозвал киевлянина к себе ближе. Протянул руку для благословения, перекрестил склоненную голову и только потом поинтересовался:

– Что в Киеве?

– Беда, владыко, – взволнованно выдохнул из себя гонец.

Епископ оглянулся на дверь, проверяя, плотно ли закрыта.

– Что?

– Князь Владимир своего сына князя Святополка с женой и их священником Рейнберном в узилище посадил! Рейнберн там помер!

Иоаким, пробурчав «Поделом!», спросил другое:

– За что Святополк в узилище?

– Никто не ведает. О чем-то повздорили с князем, но разговор шел наедине.

– И княгиня тоже в темнице?

– И княгиня Марина тоже. Только они не в темнице, просто под замком. Сидят врозь, Святополк в Вышгороде, а княгиня в Киеве. Епископ Рейнберн тоже был в Киеве. Князь сердит очень.

– Что еще просил сказать епископ?

– Более ничего, обещал, что станет присылать весточки.

– Благодари епископа. Иди, я велю тебя принять.

Гонец ушел, а епископ задумался. Что произошло между князем Владимиром и Святополком? Что-то должно было сильно рассердить Владимира, если велел посадить в темницу сына, пусть и неродного, и его жену. За Рейнберна Иоаким, всегда считавший колобжегского епископа выскочкой и зазнайкой, не переживал. Поразмыслив, он позвал служку и попросил сообщить князю Ярославу, что хочет с ним говорить.

– Пусть придет немедля.