Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая - Плевелы

Мышецкий склонился в вежливом полупоклоне — один Рюрикович перед другим Рюриковичем:

— Ваше высочество, я потрясен не менее вас. Но… вы не совсем правильно меня поняли: выигрыш с тридцать пятого номера принадлежит нам поровну…

После этого случая оставаться в Биаррице показалось неудобным, и, нечаянно разбогатев, Мышецкий уехал догонять лето в Египет — на курортную станцию Геллуан, неподалеку от Каира, где находилась русская колония для слабогрудых аристократов.

Именно здесь он и повстречался с девицей, которой суждено было стать княгиней Мышецкой.

Это было бледное узкоплечее создание, едва-едва умевшее говорить по-русски. Девушка появлялась возле источника с неизменным томиком Клопштока, проложенным рукодельной закладкой. Оторвавшись от басен «Мессиады», она иногда тут же — под раскаленным тентом — вышивала очередную закладку с поучительным изречением.

За все время пребывания в Геллуане переменилось множество закладок, но книга оставалась одна и та же — старик Клопшток, бррр!..

Сергей Яковлевич был удивлен терпеливостью девицы и однажды недоверчиво хмыкнул.

— У меня есть неизданный Рембо, — сказал он. — Я могу предложить вам его на досуге.

— О нет! — покраснела девица. — Рембо поэт безнравственный, а мой Клопшток так тонко чувствует все движения верующей души…

Анемичный отпрыск захудалого дома баронов Поне фон Гойнинген, двадцатилетняя Алиса Готлибовна получила чисто прусское воспитание. Ближайшие родичи ее служили в Германии кайзеру, хотя имели русское подданство. А те из них, которые находились в России, определяли свое положение с предельной ясностью: «Мы служим династии Романовых — Голстейн— Готторпских!..»

Предки жены занимались когда-то береговым пиратством, отчего и оперились титулочком, который пригодился им, когда

Гюне вздумали осесть на лесных холмах онемеченной Прибалтики. При Павле I они получили земли и внутри России. Попав в страну «варваров», Гюне решили цивилизовать русскую нацию посредством шампанского, нагнанного ими из… капустных кочерыжек. Хотя вино и пенилось, но мужики предпочитали родимую сивуху. Тогда было решено осчастливить Россию бульонным порошком собственного изобретения. Но и в этом благом начинании бароны не преуспели: мужики круглый год постились, а разговляться на Пасху мясным порошком не желали — чокались, как язычники, крашеными яйцами.

После серии подобных опытов в семействе жены остались лишь развалины замка в Курляндии да молочная ферма с пышным гербом над воротами. При той любви ко всему русскому, которую всегда ощущал в себе Сергей Яковлевич, только сильное увлечение могло толкнуть его на брак с подсыхающей в девичестве баронессой…

Венчание происходило в церкви русского посольства в Берлине, причем случилось несчастье — фата невесты вспыхнула от упавшей свечи. Перед священником поднялся прозрачный огненный столб. Фату сорвали и затоптали, все были испуганы, но Алиса Готлибовна совсем не пострадала, — пламя было легким и быстрым, почти скользящим.

— Продолжайте, — сказала она священнику, полная решимости стать Рюриковной. — Я совсем не суеверна…

К удивлению невесты, супруг ее признался в своей непорочности, за что Алиса — с немецкой благовоспитанностью — и отблагодарила его в письме, написанном после свадьбы. Молодые с полгода пробыли в Берлине, потом переехали в Лондон.

В один из дней на скетингринге князь Мышецкий случайно встретился с принцем Валлийским, с которым когда-то катался на коньках по льду пруда в Таврическом парке. Принц круто развернулся на роликах и вдруг с издевкой сказал:

— А вы, наверное, еще не знаете, что сегодня ночью японские миноносцы подорвали на рейде Порт-Артура корабли вашей хваленой эскадры!..

Мышецкий кинулся в русское посольство, где его сразу же принял посол граф Бенкендорф; в ответ на горячо выраженные пожелания участвовать в великой битве посол веско заметил:

— Вы не успеете, князь! Первый успех японцев ничего не значит, и война будет скоротечна… Вы давно не были в России и не знаете всей подноготной. Просто нам нужна маленькая победа, чтобы отвратить нашествие революции!

И только?.. — спросил Мышецкий, удивленный

Пришли первые вести о монархических демонстрациях в России, потом Европа наполнилась черными слухами о слабости русского колосса. Было стыдно и мерзко; встречаясь с русскими, Сергей Яковлевич начал избегать их взглядов, словно они были соучастниками в каком-то ужасном преступлении. Изнанка этой печальной войны вдруг вывернулась перед Мышецким, обнажив чудовищные спекуляции, продажность придворной камарильи, тупое скудоумие недоучек-генералов.