Валентин Пикуль - Крейсера

Панафидин снова коснулся смычком виолончели!

— Не знаю, что случилось с руками, — жаловался он. — Смычок не идет по грифу, а пальцы словно деревянные…

Вечером он навестил бал в Морском собрании, но танцевать стеснялся и был даже рад, когда рюриковские бароны Курт Штакельберг и Кесарь Шиллинг залучили его в ресторан. Курляндцы были чудаками порядочными, но ребята славные. Штакельберг делал вид, что он тонкий знаток вин:

— Рекомендую бордо, не знавшее солнце Гароны, или вот этот мускат‑люнель, разлитый по бутылкам в Тамбове.

— У меня выбор гораздо лучше, — настаивал гигант Шиллинг, подстриженный ежиком, словно уличный городовой. — Попробуй мадеру из города Кашина, славного святыми угодниками… Заодно блесни перед нами, Сережа! Скажи что‑нибудь по‑японски.

— Домо аригато, — сказал Панафидин.

«Никита Пустосвят» был настроен трепливо:

— Дама и рыгато? Перетолмачь на язык родных осин.

— Пожалуйста: «домо аригато» — «благодарю вас»…

Бароны ушли танцевать. Наплывы бальной музыки тревожили воображение, и Панафидин нечаянно вспомнил ту прекрасную женщину, которая недавно в кафе Адмиральского сада скромно пила ледяной лимонад. Тут к мичману подсел осунувшийся каперанг Стемман, жующий пирожок.

— Давненько не виделись, Сергей Николаич. Вы еще не жалеете, что променяли «Богатыря» на «Рюрика»?

— Да нет, Александр Федорович, пока все хорошо…

— Поздравляю. У вас ходовая вахта где?

— Мостик.

— А боевая?

— Второй пушечный каземат правого борта…

Стемман аккуратно доел хрустящий пирожок.

— Порт‑Артур обречен, — неожиданно произнес он, переходя на шепот. — Судя по всему, нашим крейсерам скоро предстоит встреча с эскадрою Вильгельма Карловича Витгефта.

— Где?

— Боюсь, опять возле Цусимы… место тяжкое! Два узких пролива, слева Корея, справа Япония, а до Владивостока еще винтить и винтить. Кажется, в штабе Скрыдлова уже планируют — и рандеву, и характер встречи. За наши крейсера можно быть спокойным, а вот Витгефт… выдержит ли он бой?

Для всех на «Рюрике» было неожиданно, когда вечером кавторанг Хлодовский показал билет на поезд до Петербурга.

— Но за мною еще один поход… последний! — сказал он. — Я пойду в море с этим билетом в кармане. После меня хлопотную должность старшего офицера, очевидно, займете вы, Николай Исхакович, — сказал он минеру Зенилову, — или вы, Константин Петрович, — кивнул он лейтенанту Иванову 13‑му.

Хлодовский как будто предвидел свою судьбу!

В проводах, безжалостно оборванных у Инкоу, уже звенела трагедийная нота, а выход эскадры из Порт‑Артура становился неизбежен… Скрыдлов развил бурную деятельность.

— Времени нет, нет времени! — суетился он. — Если уж нельзя форсировать ремонт крейсеров, значит, надо его сворачивать. Какие механизмы разобраны, быстро собрать. Что там на «России»? Клинкет паропровода? Ладно, как‑нибудь пронесет… Главное — быстро! Чтобы в любую минуту бригада могла выйти в точку рандеву с эскадрою Витгефта.

— А где она, эта точка? — спрашивали каперанги.

— Пока… сам не знаю, — отвечал Скрыдлов.

Он телеграфировал наместнику, что крейсера Владивостока готовы отвлечь на себя эскадру адмирала Камимуры. «Для успеха, — сообщал Скрыдлов, — мне КРАЙНЕ ВАЖНО знать время выхода адмирала Витгефта» (ибо координация действий необходима как воздух). Алексеев отвечал, что о выходе Витгефта известит сразу же, как только будет извещен об этом сам.

— Он меня известит, когда сам узнает, — ворчал Скрыдлов. — А если его вообще не известят? Такое ведь тоже возможно…

Все в жизни объяснимо, и только поведение Скрыдлова остается необъяснимым. История уже сняла с него придирчивые упреки за то, что он не рискнул прорваться в Порт‑Артур. Но почему адмирал и теперь оставался на берегу? Все надеялись, что уж сейчас‑то, когда решается судьба Порт‑Артурской эскадры, он по праву займет место на мостике «России», чтобы, соединясь с эскадрою Витгефта, возглавить весь флот…

Но этого не случилось. Николай Илларионович предпочел за лучшее пересидеть в своем кабинете на Светланской улице. Безобразова он тоже пощадил, сказав ему:

— Крейсера поведет Карл Петрович Иессен…

С календарей, как отсохший лист с дерева, слетела еще одна страница и открылась новая — 28 июля 1904 года.

— Будем ждать сигнала от наместника, — сказал Скрыдлов и сложил на животе руки, как старая бабка на завалинке, которая все в жизни уже сделала, теперь остается последнее — не прохлопать трубного гласа, зовущего ее в лучший мир.