Валентин Пикуль - Реквием каравану PQ-17

В иллюминаторе виднелось море. Солнце было на подъеме.

— Не с того борта смотришь… Глянь по левому крамболу! «И пришла за ним смерть, а она позвала его к себе, и встал он навстречу смерти, и она повела его…» Видишь? — спросил Сварт, перелистывая страницу.

С другого борта шла волна. В потоках пены там ныряла германская лодка. По ее скользкой палубе деловито расхаживали люди в длиннополых бушлатах.

Брэнгвин с детства знал, что благородные пираты флага с черепом и костями на своих мачтах никогда не носили (у них были другие флаги). А теперь Брэнгвин своими глазами видел настоящий флаг с черепом и костями, как на будке трансформатора токов высокого напряжения. Этот псевдопиратский флаг болтался над перископами чуть повыше официального знамени со свастикой…

Ему стало обидно — очень хотелось жить.

А там не спеша возились возле орудия… Брэнгвин расслышал, как немцы через мегафон спросили:

— Назовите ваш генеральный груз.

— Одна тушенка и обувь, — соврал кто-то с палубы, но соврал неумело, и с мостика лодки раздался дружный смех, в который вплеталось динамичное стрекотание киноаппарата.

— Эй ты, идиот из Техаса! — доносилось из мегафона. — Может, ты скажешь, что в контейнерах на палубе лежат лакированные ботинки для русской пехоты?

— Я не знаю, что там.

— Зато мы уже догадались! — был зловещий ответ…

«Неужели жизни пришел конец?» — спросил себя Брэнгвин. Но в тот же момент он, как большая и сильная кошка, в два прыжка очутился возле люка и стремглав провалился в его впадину.

— Не сделать ли вам укол, дружище? — спросил он как можно веселее.

Вместо лица — маска сизого, изрубленного, как котлета, мяса. Но глаза штурмана еще жили.

— Что у вас там… наверху? — простонал он.

Брэнгвин разбил на этот раз три ампулы морфия.

— Выдерните рубашку сами, сэр…

Он свалил штурмана в небытие лошадиной порцией наркоза. Ему было жаль хорошего парня. Пусть он идет на дно, так и не узнав, что на свете есть флаги с черепом и костями.

Первый выстрел с подлодки не страшен: он пристрелочный.

— С вашего разрешения я выпью? — спросил Брэнгвин.

Штурман уже одурел после укола — ничего не ответил.

Брэнгвин со стаканом в руке смотрел на часы.

Минута, вторая… «Чего они там копаются?»

Второй выстрел — тоже мимо, с перелетом над палубой.

— У, грязные собаки! — проговорил Брэнгвин с лютейшей ненавистью. — Умеют дубасить нас только торпедами…

Выглянул в иллюминатор. Под навесом рубки на подлодке стояла пушка небольшого калибра. Вот они ее зарядили, и Брэнгвин невольно отшатнулся.

Снаряд с грохотом разорвал борт.

— Я пойду, — сказал он штурману, который его не слышал.

Раздалось сочное плюханье, будто чья-то большая ладонь во всю мочь шлепнула по воде. Брэнгвин, выскочив на палубу, видел, как закачался под бортом спасательный плот. Немцы пока их не замечали, и матросы стали звать Брэнгвина с собой.

— Нет, — мотнул он головой. — Там за меня молится Сварт.

Два весла всплеснули воду, оттолкнув плот от корабля. Они отошли, устраиваясь поудобнее, как пассажиры перед долгой дорогой. Далеко ли уплывут эти бедняги?.. Сейчас на корабле мало кто остался. Или те, кто находился в состоянии полного транса. Или те, которые надеялись на чудо…

Снаряд влетел в спардек, завертывая в узлы шлюп-балки и ростры. Чтобы избежать промахов, подлодка теперь приблизилась, и Брэнгвин готов был поклясться, что убийцы вполне спокойны. Это больше Всего возмутило его!

Ведь если бы он стал убивать их, он бы волновался… «А они спокойны, черт их побери!»

Ему захотелось молиться. И он начал молиться.

— Мама, — сказал Брэнгвин в пустоту отсека, — ты меня уж прости… Я часто выпивал и дурил, но, поверь, я совсем неплохой парень. Мы редко виделись…

Отныне я обещаю навещать тебя как можно чаще…

В ту же минуту снаряд прошил весь твиндек насквозь, ломая металл легко, как карандаш протыкает лист газетной бумаги. С близкой дистанции, наладив свою работу, немцы стали точнее. Скоро отсеки корабля наполнились резким желтоватым дымом, от которого при дыхании появилась острая боль в легких.

Брэнгвин в отчаянии заметался по отсекам, по трапам, по рубкам. Он прятался и понимал, что глупо прятаться. Разрывы вдруг стали глуше — били под ватерлинию. Даже не глядя на кренометр, Брэнгвин почувствовал, как моряк, всю слабину корабельной жизни и… крен! Значит, где-то внизу по трюмным трапам уже разбегается вода, она бьет сейчас через борт, как из шлангов, толстыми струями, толщиной в руку.