Валентин Пикуль - Богатство

— Ах ты… душегуб! — прошипел он, поднимаясь. — Что ты тут размяукался о любви к отечеству? А это что?

Он выхватил из стола личные показания Исполатова о том, как и при каких обстоятельствах были убиты им явинский почтальон и сожительница. Держа бумагу в вытянутой руке, Губницкий вопил, торжествуя, почти ликующий:

— И ты, морда каторжная, при этом еще нагло утверждаешь, что не бандит? Глаза есть? Читай… читай, что ты здесь накатал! Ведь не я же, а ты сам расписался в убийстве двух невинных душенек…

Ямагато еще улыбался. С этой же милой улыбочкой траппера выведут во двор, там прислонят к стене канцелярии и всадят в него пачку патронов. Губницкий тряс бумажными листами.

— Чего замолк?! — кричал он. — Или уже наклал полные штаны? Тебе деваться некуда… из моего капкана не вырвешься!

Исполатов еще раз незаметно скосил глаза в сторону карабина. Он знал, как звери отгрызают себе лапы, защелкнутые капканом, и, оставляя на снегу кровь, вновь обретают блаженную свободу. Но это — лапы, а он сунулся в капкан головою…

«Голову, к сожалению, отгрызть себе невозможно».

Это хорошо понимал и лейтенант Ямагато; отстегнув от пояса фдягу, самурай стал раскручивать пробку.

— Моя япона, — сказал он трапперу, — сейчас будет немножко стреляй, твоя русики будет немножко помирай.

Щедрым жестом Ямагато протянул флягу, предлагая хлебнуть перед смертью. От чистого сердца он пожелал трапперу сохранить мужество. Исполатов вылить не отказался:

— Вы благородны, как и положено самураю… Он сделал несколько обманных глотательных движений, и со стороны казалось, будто страшно обрадовался водке, — а на самом же деле траппер лишь смочил водкою горло.

— Благодарю, — сказал он.

Исполатов вернул флягу лейтенанту, в Ямагато стал ее закручивать. Времени, пока он будет возиться с пробкою, должно хватить с избытком… Последовал стремительный бросок к печке. В ту же секунду приклад карабина впечатался в лоб самурая с таким отчетливым звуком, будто на срочную депешу проставили казенный штемпель — к отправлению!

С треском ломая жиденький венский стул, лейтенант Ямагато рухнул на пол без сознания. Из фляги, которую он не успел завинтить, на пол, булькая, вытекала русская водка…

Губницкий не изменил позы, продолжая тянуть руку, в которой он держал личные показания Исполатова.

Челюсть его начала отвисать, как у покойника. Вместо лица образовалась серая гипсовая маска смерти.

Дело было сделано!

Исполатов только сейчас передернул затвор, досылая в карабине патрон до боевого места. По улице прошли японские солдаты, имея оружие на ремнях, и остановились напротив камчатского правления, о чем-то оживленно беседуя. Не выпуская их из своего поля зрения, Исполатов начал творить суд праведный:

— Ты, сволочь паршивая, имел неосторожность назвать меня и других ополченцев бандитами… Будешь извиняться?

— Бу-бу-бу, — выбили зубы предателя.

— Не торопись. Произнеси отчетливее. Получилось новое словообразование:

— Дубаду.

— Поднатужься и скажи точнее.

— Бу-ду, — выговорил Губницкий.

— Молодец, — похвалил его траппер. — Теперь перестань тянуть ко мне свою грязную лапу. Возьми мои показания и сожри их с выражением такого удовольствия, будто ты, поганец, находишься в лучшем ресторане Парижа, допустим у «Максима»!

Вот этого Губницкий не ожидал:

— Ка-ка-ка-как?

— А вот так… Разжуй и проглоти, смакуя. Губницкий не мог на это решиться. Зрачок карабина пополз кверху, нащупывая сердце.

— Сейчас у тебя аппетит разыграется… Жри!

Исполатов досмотрел до конца, пока все листы его показаний не исчезли в желудке мистера Губницкого.

— Я спокоен, — сказал траппер, — теперь до вечера ты не захочешь кушать. — Он кивнул на окно, в котором виднелись головы японских солдат. — Мне лень заниматься бухгалтерией. Подсчитай, сколько там собралось этих шмакодявцев?

— Четырнадцать, — ответил Губницкий.

— И пятнадцатый — часовой на крыльце… Так вот, — сделал вывод траппер, — лейтенант Ямагато очухается еще не скоро, а со всеми вами я сейчас быстро разделаюсь.

Губницкий брякнулся перед ним на колени:

— Что угодно… ничего не пожалею… все отдам!

— Дурак ты, — тихо сказал Исполатов.

— Только не убивайте… умоляю…

Дулом карабина траппер показал на самурая:

— Этого скомороха я сам и взял в плен, убить его — нарушить кодекс военной чести. А что касается твоей персоны, то я… Чего ты вдруг стал дышать, будто гармошка не в порядке?