Николай Рерих - Химават

Тут недалеко и водопад Палден Лхамо; сама природа начертала на скале изваяние грозной богини, скачущей на любимом муле. “Видите, как мул поднял голову и правую ногу. Рассмотрите, как ясно видна голова богини”. Видим, видим! И слушаем неумолчную песнь горной струи. Проходим пещеры и скалы нагов — там живут особые змеи. Изумляемся древнему замку такуров Гундлы. С изумлением видим, что некоторые островерхие крыши балконов опять напоминают Норвегию. Поучительно наблюдать плоские крыши, непременное наследие древней Азии, и эти острые неожиданные завершения, напоминающие Север.

Незабываем прием, устроенный нам в Кейланге, столице Лахула. Увешанные цветочными гирляндами, предшествуемые трубами и барабанами, въезжали мы в Кейланг.

При въезде нас ожидало неожиданное и трогательное зрелище. На крыше выстроились ламы в пурпурных высоких тиарах с гигантскими трубами. C плоских крыш сыпались желтые и красные лепестки шиповника. Толпа теснилась в праздничных нарядах. Дети школы, выстроенные шпалерами, по знаку вазиря области кричали приветствия. А на арках и домах цветились плакаты с трогательными приветствиями. Подходя в нарастающей процессии к летнему помещению нашего Гималайского Института, мы были встречены еще ламскими трубами, а дочь соседа Ану, в бирюзовом высоком кокошнике, поднесла священное молоко яка. Так Кейланг, затерянный в снеговых горах, хотел выразить свою сердечность.

Не только новые находки сразу нахлынули, но и удалось увидеть редкую ламаистскую мистерию “Разбитие камня”. Группа странствующих лам из Спити на нашем дворе дала эту необычную, никем еще не описанную мистерию. Юрий даст точный перевод ее в журнале Института.

Началось с того, что ламы притащили с холма огромный, более полутора ярдов камень, с трудом под силу двум людям. Установили походный алтарь и в длинном ряде ритуальных танцев, пенья и молитв изобразили разрушение злых сил.

Было и прокалывание щек. Был очень замечательный танец мечей с опрокидыванием на острия. Нужно отдать справедливость, что эта процедура требовала действительно большого навыка, ибо иначе два меча, упертые в живот, могли очень легко пронзить внутренности. Среди этих драматических эпизодов, как полагается, вставлялась и полушутливая интермедия. В ней под видом пастуха являлся властитель дикой страны, при этом шел вызывавший смех присутствующих диалог о невидимых сокровищах этого властителя. Но к концу мистерии все шутливые элементы замолкли и можно было заметить более сосредоточенное внутреннее приготовление. Кончились эти заклинания и приготовления тем, что один из лам лег на землю, а двое других с усилием подняли приготовленный огромный камень и положили ему на живот. В это время старый лама, который прокалывал щеки и падал на мечи, подняв высоко круглый булыжник величиною не менее двух человеческих голов, с силой бросил его на камень, лежавший на животе ламы, поднял и снова бросил с той же силой. При этом вторичном ударе длинный камень к изумлению присутствующих с треском распался на две части, освободив лежавшего ламу. Таким образом тяжкий материальный мир был побежден, злые силы были сокрушены и мистерия закончилась веселым хороводом и пением лам под аккомпанемент тибетской расписной балалайки. Предварительную сцену, перед наложением камня, Эстер Лихтман успела снять, но надо сознаться, что в момент раскалывания камня на животе ламы все присутствующие забыли о фотографии и только глубоко вздохнули. Конечно, тяжки формы этой необычной мистерии о победе над низкоматериальным миром, но ведь не менее тяжки и действительные общежитейские материальные формы. Также не забудем, что на разбиваемом камне был изображен углем и мелом человек, телесную сущность которого в предварительном ритуальном танце ламы прокалывали магическими кинжалами фурпа.

К нам ходит лама из Колонга. Юрий и лама Мингиюр записывают местные напевы, а Эстер Лихтман — музыкальный лад. Ходим смотреть старинные изображения на камнях. При этом еще раз убеждаемся, что чортены, прибавленные к старым изображениям охотников и нагорных баранов, являются более новыми дополнениями. Как и раньше думалось, эти круторогие, священные бараны — символы света, и искатели их, неутомимые лучники, являются символами гораздо более удаленных культов. Здесь мы опять прикасаемся к необъясненным еще солнечным культам, напоминающим отдаленные зарождения друидизма и огненной свастики.