Мария Романова - Екатерина Великая. Сердце императрицы

Давно уже донесли ей и то, как лихо обходился Орлов с деньгами, – половину всего, что отпускала казна на содержание пушкарей или конной гвардии, складывал он в свои карманы. Вторую половину, так и быть, отдавал по принадлежности. Но лишь половину, чего вряд ли хватало бы на все необходимые статьи расходов.

Дашкова могла бы возразить, что целую (!) половину. Ибо знавала примеры, когда начальник, не мудрствуя лукаво, считал казенные денежки своим собственным доходом и распоряжался ими в первую очередь для собственных нужд, а уж ежели комиссия какая собиралась приехать, то остаточки, так и быть, по принадлежности и отправлял.

– Я вот думаю, что по-настоящему проявил себя Гриша только в Москве, когда от Чумного бунта страну избавил.

Да, то история была громкая, постыдная, грязная. Москвичи хворали сотнями, а здоровых врачи загоняли в карантины, причем, вот что удивительно, предпочитая людей состоятельных. И чем богаче был такой подозрительно здоровый человек, тем больший срок карантина ему был назначен и, понятное дело, большей была сумма, которую следовало за выход из оного карантина заплатить. Гнев горожан понять было нетрудно – бунт оказался нешуточным: митрополита убили, губернатор от страха из Белокаменной бежал.

– Катенька, дело-то уважаемое, спору нет. Да вот только с таким делом и толковый городовой справился бы, буде ему сотню-другую штыков дали да полномочиями бескрайними наделили. Это же не победу над внешним врагом одержать, где без стратегии и тактики, фортификации и… и всего остального шагу не ступить.

– И то верно…

– А все эти россказни о высоких искусствах, коим он покровительствует, о науках, в коих он разбирается как ученый, – суть выдумки, к сожалению. Сам Михайла Василич смеялся, сказывают, когда ему донесли, что он в многолетней переписке с Орловым твоим состоит.

Тут расхохоталась и императрица.

– И то верно – у Орлова десятки тысяч душ, подаренные мною поместья и дворцы, десять тысяч рублей в месяц золотом на мелкие расходы, сотни юных красоток, до коих еще он дотянуться не успел. До Ломоносова ли?

– А еще Михайла Василич говорил, что слыхал он, будто Гришатка твой с Руссо состоит в переписке, чуть ли не высочайше просматривает статьи Энциклопедии. Говорил, что, услышавши такое, смеялся чуть не до слез.

– Да, Грише Руссо без надобности, сие есть чистая правда.

– Ты, Катя, не печалься. Ты подумай вот о чем: дюжину лет он был с тобой рядом. И ты не можешь ведь сказать, что это были плохие годы?

– Нет. – Екатерина отрицательно качнула головой. – Не могу. Всякие, но точно не самые плохие.

– А раз так, то и хорошо. Однако сия дюжина лет прошла. И следует вступать в новую дюжину лет с благодарностью за прошлые, но и с надеждой на новые радости.

– А Гриша?

– Катя, родная, он уже никогда не станет для тебя тем, кем был десять лет назад. Отпусти его, пусть поселится где-нибудь в Гатчине или в Ропше…

– Сказывают, он в столицу рвется, в ноги пасть желает.

– Да и пусть себе рвется! У тебя вон день расписан с рассвета и до заката. Прими его, простись нежно. И отправь с наказом никогда более не возвращаться.

– Но это же полнейшая отставка? Навсегда и со всех постов?

Екатерина все для себя уже давно решила, но все-таки следовало назвать вслух вещи своими именами, просто чтобы не выглядеть дурочкой, у которой семь пятниц на неделе и которая, увидев своего любимого, тут же здравый смысл теряет.

– Конечно. Я бы его еще и всех званий лишила да и отобрала бы все пожалованное. Однако сие уж тебе самой решить придется. Но Гриша, думается мне, для тебя уже пером стать должен.

– Пером?

– Ну да. Вот тебе нужно перо, ты его очинила, все, что желала, им записала. И все – более тебе сей предмет не нужен. Его и выбросить не жалко: мысли нужные записаны. А перо… оно уже истрепалось, скоро мешать станет. Выбрось и не жалей. Новые перья найдутся, кои лучше прежних тебе служить станут.

Петербург,

2 сентября – 1 октября [1777]

…Во-вторых, я не могу послать вам свода наших законов, потому что его еще нет. В 1775 г. я велела напечатать одни постановления для управления провинциями: они переведены только на немецкий язык. Статья, стоящая вначале, объясняет причину подобного распоряжения; ее ценят благодаря точности описания исторических событий различных эпох. Не думаю, чтобы эти постановления могли послужить Тринадцати Кантонам: посылаю экземпляр только для библиотеки замка Ферне.