Михаил Задорнов: Рюрик. Полёт сокола

— Ого-го, — с порога загремел трубным своим гласом двоюродный брат Добромысл и сгрёб его в могучие, будто клещи, объятия. — С первенцем тебя, брательник, с наследником, ух, и молодцы вы с Умилою!

— Да тише вы, громогласные, не на поле брани, заснул богатырь-то! — шутливо-строго пожурила их молодая мать, которая ещё слабым шагом вошла в гридницу в новой расшитой рубахе и уложенными по-женски русыми косами на голове.

— Умила, твой сын — будущий воин, ему шум сражения, что песня! — молвил Добромысл, смирив свой глас и незаметно подмигнув князю. — Ты лепше покажи мне племянника!

— Коли тихо поведёшь себя, покажу, — улыбнулась молодая мать.

— Ой, погоди, я же тебе подарок приготовил, — встрепенулся Доброслав, протягивая роженице небольшой берестяной короб искусной работы. — Вот лунницы серебряные покровительницы женской богини Макоши и обереги, рекут, от серебра молоко прибывает…. — Вслед за Умилой они с князем прошли в небольшую уютную светёлку, стараясь ступать неслышно.

— Красавец, — прошептал Добромысл, — как есть красавец, вылитый отец!

— А по-моему, он более на Умилушку похож, — тоже шёпотом возразил счастливый отец, прижав к себе легонько на миг светящуюся от радости жену.

— Эге, Годослав, у меня и для тебя подарок есть, да какой!

— Знаю я вас, мужей, небось, конь или клинок какой заморский, — тихо промолвила, улыбаясь, Умила.

— А вот и не заморский, а нашего самого лепшего кузнеца Ладомира. — Он поманил брата назад в гридницу. — Огнеяр, — негромко кликнул, отворив входную дверь, — неси!

Молодой ладный стременной бережно подал своему начальнику меч в червленых ножнах.

— Вот, брательник, держи! — Добромысл, взяв меч, на вытянутых руках протянул подарок Годославу. — Рудокопы рекли, что Перунова молния ударила в то место, откуда взяли руду для сего меча.

Князь так же бережно принял меч, наполовину вынул его из ножен и узрел на блестящем полированном до зеркальности клинке руну рода «R» у рукояти и родовой знак разящего сокола. Змеевидный рисунок по долу клинка лепше всяких слов рассказал опытному воину об истинной ценности подарка.

— Ух и добрая харалужина! А работа-то, работа! — восторгался князь, полностью извлекши клинок и любуясь отражением на его гладкой, будто литой поверхности. Дякую, Добромысл! — растроганно обнял брата Годослав. Потом оборотился с горящими от восторга очами к жене. — Гляди, Умила, разве ж может какой франкский или даже арабский клинок с чудом сим сравниться?

— Истинно, брательник, равных нашим мечам нет, они и гнучки, и крепки невероятно, а зеркального блеска клинков и вовсе никому в свете не добиться, ведь полировочный камень для такой работы только тут у нас, в устье Лабы нашей, имеется.

— Ой, по мне клинок и клинок, — пожала плечами жена, — вон на том кинжале заморском, что купцы арабские тебе поднесли, тоже узор серо-чёрный по всему клинку…

— Что ты, Умила, — увлекшись, воскликнул Добромысл, — у арабов сей узор без всякого порядку. Мастер не волен его по своему хотению уложить, а как само выйдет. А сей, гляди, змейка-то по долу как идёт ровнехонько, и узор уложен, что вышивка у лепшей мастерицы. Какой кузнец возжелает, такой и сварганит, никто такого чуда в свете повторить не может, разумеешь?

— Дети, сущие дети сии мужи, — промолвила с усмешкой Умила и махнула рукой.

— Сей меч будет обережным клинком для моего сына, — молвил князь. — Ну, держитесь теперь нурманы, саксы и франки!

— Да что ж это, дитя едва на свет явилось, а вы уже ему воинскую долю готовите! — укоризненно молвила мать.

Брательники переглянулись, вздохнули, и Годослав, снова обняв жену за плечи, промолвил с тихой и гордой грустью:

— Наш род ободритский уж сколько веков пребывает во вражьем окружении, и токмо благодаря силе своей и отваге воинской на земле существует. Многие наши отцы и деды пали в жестокой борьбе за то, чтобы мы жили и детей растили и земли наши под своею рукой держали.

— А по-иному и быть не может, — добавил так же серьёзно Добромысл, — потому мы и зовёмся рарожичами….

Годослав, подумав, молвил:

— А чтобы дух сокола всегда покровительствовал моему наследнику, я так и назову его — Рарог! — повернулся он к жене и встретился с её глубоким взором серо-синих очей.

— Что ж, славное имя и гордое, пусть твой сын носит его с честью, а Перунова сила делает клинок сей неотразимым! — торжественно молвил Добромысл.

— Будь, сыне, настоящим Рарогом-Соколом! — с волнением в голосе молвил князь Годослав, опуская Болотный меч в детскую колыбель.