Рангея Рагхав - Я жду тебя

В отчаянии я обхватил голову руками и застонал. Ярость душила меня.

— Ладно! Иди в шатер! Пойдешь, когда я вернусь! — сказал я, толкнув Пьяри.

Она покорно поплелась назад, а я зашагал в темноту, к деревне. Не знаю, почему, но в этот момент я вспомнил о Махатме Ганди. Некоторые торговцы в деревнях его очень хвалили, потом их за это арестовали. От них я слышал, что Ганди борется за счастье всех бедняков. Но Ганди был далеко, а я шел к дому заминдара. На воротах его дома горел яркий фонарь. У ворот сидел сторож и беседовал с двумя людьми.

— Что случилось? — спросил сторож. — Разве господин тебе ничего не дал?

— Дал, уважаемый, дал.

— Так что тебе еще надо?

— О, почтенный господин!.. — начал я срывающимся голосом.

— Ну?

Гнев и негодование не давали мне говорить. Я вдруг ясно увидел лицо моей Пьяри. Она моя! Я люблю ее! По какому праву кто-то другой должен владеть ею? Только потому, что она слабая женщина? Но разве она виновата в этом? Я, как рыба, открывал и закрывал рот, но слова застряли у меня в горле. Сторож расхохотался.

— Ему надо дать пару тумаков, — сказал он, обращаясь к управляющему имением и его приятелю, — тогда этот ублюдок может быть заговорит.

О, великий боже! У меня помутился разум. Я пришел к этим людям за помощью, а что услышал! Не помня себя, я закричал:

— Не я ублюдок, а ты! Грязный пес! Да к тому же сторожевая дворняга!

Я смутно помню, что за этим последовало. Знаю только, что все трое бросились на меня с криками: «Бей его! Бей его!» Перед глазами мелькнул чей-то кованый ботинок, и скоро мое лицо превратилось в кровавое месиво. Передо мной поплыли черные круги, я потерял сознание и очнулся только в полицейском участке. До меня донесся голос сторожа:

— Господин начальник, этот негодяй пришел воровать. Успел стащить шкуру теленка, да мы поймали его. Хорошенько проучите его, господин, чтобы он запомнил на всю жизнь, кто он и откуда родом. Наглец! Оскорбил пандита [24] Панд и т — ученый-брахман. В тексте — почтительное обращение к брахману. Вачандхара, господин. У нас ведь, слава богу, правит раджа, а не эти разбойники наты!

Я хотел сказать, что все это ложь, что я пришел не воровать, а поговорить с самим заминдаром, но слова опять застряли в горле. На глаза навернулись слезы, а полицейские рассмеялись.

Когда управляющий и сторож ушли, приходивший к нам полицейский сказал мне:

— Чего плачешь? Я уже сообщил твоим. Пьяри пойдет к господину начальнику, он будет доволен и завтра утром простит тебя, отпустит на свободу. Перестань реветь!

Я опять впал в какое-то полузабытье, из которого меня вывел голос Пьяри, раздавшийся под окном:

— Где он? — спрашивала она.

— Там. — Полицейский показал на дом заминдара.

Что было дальше, не помню. Остаток ночи я провел в страшном бреду, время остановилось для меня, осталось только безысходное отчаяние.

Утром меня освободили. Когда я шел из участка, у меня подкашивались ноги, я почувствовал, что не дойду до табора. К счастью, меня встретил Исила и помог мне добраться до шатра. Исила был в хорошем настроении, а для меня все погрузилось в беспросветный мрак. Войдя в шатер, я увидал Пьяри. Она молча сидела в углу и слушала, что говорила мать.

— Ты еще дурочка. Пойми, это жизнь. Все так поступают. Посмотришь на женщин из богатого дома, кажется, у них все должно быть честно и благородно. Как бы не так! Вчера отец забрался ночью в дом ростовщика — отец смекнул, что теперь благодаря тебе начальник ничего ему не сделает. Сам ростовщик-то поехал по деревням собирать с должников деньги… Ну так вот, его жена преспокойно спала со своим дружком точильщиком. Все так живут.

— А что добыл отец ночью?

— Четыре серебряных браслета и две связки крупных бус, нанизанных в два ряда.

Пьяри опасливо оглянулась, но, увидев меня, только усмехнулась, плечами повела и ничего не сказала.

— Тебя освободили, мой мальчик, — обрадовалась Сауно. — Чего стоишь у входа? Проходи!

Я молча сел в дальний угол. Голова моя раскалывалась на части.

— Ой, кровь! — вскрикнула Пьяри, глядя на мое лицо. — Посмотри, мама!

— Вижу! Башмаки-то у них, видать, с гвоздями. — Сауно внимательно обследовала мои раны и ссадины. — У твоего отца столько было таких шрамов — и не сосчитать.

Обе женщины спокойно разглядывали мое кровоточащее лицо, а я с трудом сдерживал свой гнев и отчаяние.

— Какие жестокие люди, — только и сказала Пьяри, а потом принесла воды в кувшине и стала вытирать мне лицо концом своей юбки. Сауно вышла из шатра.