Вадим Долгов - Мечник. Око Перуна

– Да нешто так бывает?

– У простых людей, может, и не бывает. А у князей и не такое бывает. Ты что, не веришь?

Доброшка нерешительно замялся. Белка напустилась на него:

– А откуда тогда у него волос черный, скажи, откуда?

Доброшке оставалось лишь пожать плечами:

– Не знаю.

– Вот то-то!! Не знаешь – не говори! Правду люди говорят – там Велес свой след оставил. Да сам посуди: и отец и дед Ворона, хоть и прозывались Соколами, а нрав имели добрый, а этого ярость его изнутри переполняет, сидеть на месте не дает. В лесу он сильнее любого воинства. Не мечом победит, так в болоте утопит. И жалость ему неведома. Сколько раз пытались его силой взять – ничего не вышло. Все, кто пытался, сгинули без следа. Говорят, старые боги ему помогают. А еще рассказывают, он с мертвыми разговаривать умеет.

Доброшка задумался, Белка продолжила шитье. Но вопросы были заданы еще не все.

– А почему его Илья братом назвал?

– Потому, что они братья и есть. Только дальнеродные. Многие о таком родстве забывают. Но для Ворона родство – самое первое дело. Когда-то давно, еще до князя Святослава Киевского, правил в этом вот самом нашем Колохолме князь. Настоящего его имени никто уже не помнит, осталось одно лишь прозвище, которым его люди наградили, – Ясный Сокол. Так вот и Илья, и Ворон от этого Сокола род свой и ведут.

– Так Илья – князь?

– Ну какой же он князь? Ты разве сам не знаешь, Илья – воевода. Хотя это, конечно, как посмотреть. Не князь, но мог бы им быть, если бы мир совсем другим был. Если бы Киева не было и киевских князей с их тысячными дружинами. Когда Святослав Киевский места наши завоевал, дед Ильи, брат старший, к нему в дружину подался. О княжеском достоинстве, конечно, пришлось забыть. Князь в Киеве мог быть только один. Когда Илью в Колохолм воеводой определили, никто в Киеве и не вспомнил, что его предки из этих мест. Кстати, раз я теперь Илье вроде как дочка, значит, и я, если подумать, – княжна.

– Ох уж княжна, – делано усмехнулся Доброшка, а про себя подумал: «Точно!»

Между тем Белка продолжала, не обращая внимания на его колкость. Она умела вести себя так, будто она единственная на этом свете умница-разумница.

– Так, стало быть, дед Ильи – в Киев, а дед Ворона, брат младший, в леса ушел и от прав своих родовых отступать не захотел. Так его потомки в лесу и живут. При прежних воеводах Ворон колохолмцам ни года спокойно пожить не давал. Но когда узнал, что брат его в городе воеводой, – перестал донимать. Но другая напасть появилась.

– Какая? И почему нам, дружинникам, никто ничего такого не рассказывал?

– Да потому и не рассказывал, что не твоего это, отрок, ума дело. На то ты и отрок, а не думный муж. Твое дело – дозор нести и с башни зорко смотреть.

Доброшка уже готов был обидеться, и это тут же, конечно, отразилось на его лице. Белка заметила, соскочила с лавки, подошла к нему, взяла его за руку, заглянула в глаза:

– Да я же объясняю, почему тебе твой сотник об этом не рассказал, а я-то расскажу!

Доброшка тут же передумал обижаться. За ласковый взгляд он готов был простить все что угодно.

Белка снова уселась на лавку, вдела в иголку новую красную нить и принялась рассказывать дальше:

– Захотел Ворон Илью на свою сторону переманить.

– Вот как?! И что?!

– И то: отказался Илья. Сказал, что он князю киевскому верность обещал и даже ради брата от обещания отступить не может.

– А сегодня чего ему нужно было?

Но ответить Белка не успела, проем двери закрыла громада – вошел воевода Илья.

Было ранее утро, когда на горизонте показалась земля. Восточный берег Балтики – топкая равнина. Ни гор, ни холмов. Береговая линия стелилась тонкой зеленой полоской вдоль синей кромки моря. Над морем кружили чайки.

Архимед вышел из каюты. Харальд в кожаном колете стоял у руля. Вид его был озабоченным.

– Мы достигли предела, что будем делать дальше?

– Как что? Доставлю тебя к твоим землякам норманнам и пущусь странствовать дальше. Мир велик, может быть, найдется такое место на земле, где человека, изобретающего крылья, не сбрасывают со скалы.

– Ты, Архимед, что-то в философском настроении сегодня проснулся, – усмехнулся норвежец, – ты мне другое скажи. Мои земляки, как ты их называешь, «норманны», обретаются в эту пору самое ближнее в Новгороде. А до Новгорода даже на драккаре – несколько дней пути. Без драккара же путь может затянуться на месяц или, что скорее всего, вовсе закончится плачевно. Эти места населены финнами. Когда корабль викингов идет по Неве, финны лишь молча взирают с берегов. Но если я пущусь один на лодке, то они будут вести себя совсем иначе. Думаю, им есть за что не любить норвежцев.