Петр Краснов - Ложь

И жили они в 16-м аррондисмане, в Отэй, в широких и тенистых улицах-бульварах, или в районе Мадлэн, где имели собственные квартиры с богатой обстановкой. У одних были жены и дети, другие жили с накрашенными особами резвого поведения, кинематографическими артистками, или певичками из оперетки, и бывали с ними частыми посетителями ночных кабачков.

Что они делали днем? Куда ездили? По каким делам носились по всей Европе, откуда добывали деньги? Это была тайна. Тайна даже от собственной жены.

Иногда вдруг прошумит по вечерним газетам, наполнит страницы «Intransigeant» и «Paris-soir» громкое дело. Узнает публика мировой столицы о похождениях Monsieur Alexandre’a, о миллионном хищении, подлогах, ограблений общественной кассы, о разоренных вдовах и сиротах. Monsieur Alexandre окажется русским жидом Ставицким из Одессы [72]. Полиция его ищет. Происходит нечто темное: не то убийство, не то самоубийство, и… дело замирает, поднятый шум утихает, разоренным вдовам и сиротам предоставляется право плакать о своих деньгах, прокученных очаровательным monsieur Alexandre’ом, в общественной кассе – изыскивать способы пополнить похищенное…

Или, – и тоже вдруг, внезапно, – утром, среди бела дня, в Булонском лесу, на глазах прохожих, заколют шпагой господина Навашина.

Газеты пошумят, разоблачат, что господин Навашин служил у большевиков и что-то с ними не поладил, и опять, и недели не пройдет, все снова шито и крыто, будто ничего и не случилось. Убийцы не найдены, и только вдова, в шляпке с крепом, и осиротившая собака, с которой любил гулять господин Навашин, напоминают, что такой человек был, что он убит совершенно безнаказанно [73].

А то – найдут в провинции, подле железнодорожного пути, труп всеми уважаемого судьи Ле Пренса, заколотого кинжалом, а подле – и самый кинжал. И опять – ни убийц, ни причины убийства – ничего не найдено, ничего не открыто. Один пустой газетный шум. Над всем спускается темная завеса тайны…

Хромали сыскное дело и полиция в демократических странах. Были связаны они множеством условностей, отвлекавших их от исполнения долга.

Но толпе эта тайна нравилась. В жизни выходило, как в самом интересном полицейском романе, или в фильме с загадочным убийством. Если бы преступники были найдены, не было бы жуткого интереса, какой возбуждало не раскрытое преступление.

И что характерно. Почти всегда, во всех таких таинственных делах, как-то, если и не прямо, то косвенно, бывали замешаны или большевики, или евреи. Может быть, именно потому и раскрыть эти дела не удавалось: с одной стороны была дипломатическая неприкосновенность совершивших преступление, с другой – дружный отпор еврейского капитала и кагала.

Но, кроме таких людей, с именем и все-таки с каким-то более или менее определенным положением, были в Париже еще и люди, к кому все эти Навашины, Ставицкие ездили, но о ком ни они сами и никто ничего не знали… Не знали даже фамилий этих людей… Тайна… «Monsieur»… «Patron»… «Maitre», иногда полурусские имя и отчество. И – все.

На двери, как везде в Париже, – ни номера, ни таблички с именем жильца. Если позвонить, отворит лакей-француз в белоснежной куртке, высокий, сильный, рослый, типичный «вышибала», с таким высокомерным видом, что у самого смелого просителя пропадет охота говорить с ним. Дальше порога этой двери лакей никого не званого и ему не известного не пустит.

На широком и красивом Avenue Henri Martin, на пятом этаже, – там воздух чище и не так слышны уличные шумы, – в таком таинственном уединении жил Лазарь Максимович… Никто из бывавших у него не знал его фамилии. «Лазарь Максимович» и все… К нему ходили только по вызову. Могущество этого человека было огромно.

«Лазарь Максимович сказал»… «Это устроил Лазарь Максимович»… «Лазарь Максимович направил в такой-то банк, к такому-то, и все было сделано «в два счета»… «Лазарь Максимович обещал позвонить по телефону самому министру, – все будет доложено»…

Говорили, – впрочем, это были уже эмигрантские сплетни – что все русские парижские масонские ложи: «Северная звезда», «Свободная Россия», «Астрея», «Северное сияние», «Гермес», «Прометей», «Юпитер», Аврора», ложи маленькие и ничтожные, имевшие по десятку, по полтора братьев, как-то зависели от Лазаря Максимовича. Но была ли эта зависимость от того, что сам Лазарь Максимович был масоном высокого градуса, или была только денежная зависимость, этого никто не мог сказать.

Все таинственные дельцы русского эмигрантского мира знали, что, если нужно перехватить денег, устроить выгодную аферу, выпутаться из неловкого положения, – надо идти к Лазарю Максимовичу: устроит!..