Петр Краснов - Ложь

– Как ваше имя и отчество?

– Авдей Гаврилович я… Дозвольте и мне, ваше превосходительство, поспрошать вас, кто вы такой будете?.. Ихфизономию вашу упомнил хорошо, а хфамилию вашу запамятовал…

– Акантов… Егор Иванович… Бывший генерал, а теперь рабочий в 14-ой мастерской, – сказал Акантов, протягивая руку казаку и останавливаясь.

– На станке, значить, тачаете… Вот она, как жизня-то ваша обернулась!.. – сокрушенно сказал Чукарин.

Они дошли до скромного отеля, где жил в ту пору Акантов.

– Заходите ко мне, Авдей Гаврилович, покалякаем с вами. Я тут совсем один…

– Холостые, али как?.. Может, не дай Бог, жену там оставили…

– Вдовый я… Жену в Югославии потерял. Дочь у меня маленькая, в Германии учится…

– Скажи, какая оказия!.. У меня тоже жана в Белой Церкви померла от тифа, а дочка тут, при мне… Пять годков ей… Вот, в школу французскую отдал ее…

И то, что оба они вдовцы, недавно потерявшие жен, что у обоих остались дочери-сиротки, почти однолетки, словно толкнуло одного к другому, и Акантов протянул руку Чукарину, и, крепко пожимая ее, еще раз повторил:

– Так будем знакомы… Приходите ко мне когда в воскресенье и дочку приводите с собою… Легче будет нам вместе на чужбине…

– Покорно благодарю, ваше превосходительство, на ласковом слове, – скидывая фуражку и вытягиваясь по-военному, сказал Чукарин.

Акантов еще посмотрел, как бодро, смелым шагом, помахивая руками, пошел казак вдоль по узкой улочке и стал подниматься к себе в комнату.

Каждый год, осенью, в Париже, в «Grand Palais», возле Елисейских Полей, устраивался автомобильный салон – выставка автомобилей. Это бывало событием в жизни не только автомобильного мира Парижа, но и всей Франции. Да и со всего света приезжали знатоки и любители посмотреть новинки, новые изобретения и усовершенствования. К этому «салону» готовились целый год, и один автомобильный завод щеголял перед другим красотою, легкостью на ходу быстротою, изяществом форм, экономностью на горючее своих машин.

Как раз в эту пору готовился к выставке и тот завод, на котором работали Акантов и Чукарин.

Директор и главный инженер завода в сборочной мастерской с тревогой следили, как не спеша, лениво и медлительно, будто даже нарочно медлительно, копошились рабочие французы подле машины. Рослый, могучего сложения, русский «вранжелист» им помогал, был у них на побегушках, на черной работе: «Поди, подай то, принеси это…».

Была суббота, надвигался вечер. Ярко загорались в мастерской большие фонари, осветили наполовину собранную машину, принесенный из мастерской, не вполне готовый, мотор в ящике, коробки с мелкими частями управления, нервами машины, разложенные на столах, по листам бумаги, и лежавшие и на полу манометры, показатели количества бензина, часы, указатели скорости, свитки тонких трубок, проволок, свертки с винтами и гайками. В ярком свете фонарей стало ясно, что работа далеко не окончена, что она мало подвинулась за день, и что необходимо еще день работать, чтобы закончить сборку машины.

В обычное время прогудел фабричный гудок, рабочие побросали инструменты и, с веселым говором, отошли от машины.

– Постойте, товарищи, – кинулся к ним инженер, – А как же машина? Завтра вы придете?..

– Завтра воскресенье, мы не работаем, – ответили из группы рабочих.

– Подумайте… Что же вы это делаете?.. Машина, ведь, выставочная… В понедельник она должна стоять на стенде.

– Выставка ваша, а время наше, – грубо ответил молодой рабочий, бойкий, развязный француз.

– Вы, мосье, сами понимаете, что и пожелай мы работать, мы не можем этого, – сказал старый, седой и лысый, контромэтр.

В тысячи пар глаз рабочие следили друг за другом, чтобы никто не посмел нарушить завоеванных долгою борьбою, голодовками во время забастовок, рабочих прав и свобод и тогдашней 48-часовой недели. Директор и инженер знали, что ни сверхурочная плата, ни угроза расчета не могли заставить рабочих нарушить сделанные ими постановления. Время было такое, когда рабочие постепенно овладевали предприятиями и, руководимые коммунистической партией, упорно старались устранить администрацию завода от управления… Коммунизм входил в жизнь французских рабочих… «Rien à faire…» [43].

Мастерская быстро опустела. В ярком, наглом, точно смеющемся над директором, свете фонарей стояла посередине мастерской каким-то допотопным чудовищем неоконченная машина: без колес, без механизмов управления и без мотора…