Петр Краснов - Ложь

– Да…

Автомобиль быстро приближался к дому тетки Лизы.

– Курт… Скажи… Ты иногда все-таки думаешь обо мне? Завтра я уеду. Может быть, навсегда…

– Мой разум, мое сердце, все мое я принадлежит Родине… Германии… Я богат этим, и ничего другого мне не надо…

Лиза поняла. Ей больше ничего не нужно было. Скорее, скорее бы доехать, не показать ему своих слез, которые вот-вот брызнут из ее глаз… Но… плакать и рыдать здесь, подле Курта, в низкой, душной кабинке его автомобиля?.. Ни за что!..

Машина круто, под косым углом, свернула в тихую, узкую улицу и остановилась у спящего дома.

Курт вылез из кабины и помог выйти Лизе. Обыкновенно, он останавливал мотор и, в тишине утра, входил в сумрак спящего дома на лестницу. Там они не зажигали огня, и Лиза истаивала в сильных руках Курта, под его жгучими, ищущими губ, поцелуями. Огневые струи бежали тогда по телу. Тихие вздохи перемежались отрывистыми ненужными словами. В эти краткие миги закреплялось все то, что было недосказанным во время длинного вечера, или большой прогулки, на людях…

Лиза подошла к двери. Курт залез в машину Мягко застучал мотор. Будто и там билось чье-то нетерпеливое сердце.

– Прощай, Курт… Завтра я уезжаю в Париж…

– До свидания, Лизе. Счастливого пути!..

Курт вылез наполовину из кабины и помахал рукою. Что-то не ладилось в моторе, и Курт все копался в каких-то винтах, регулируя ход.

Лиза медленно открыла тяжелую дверь, вошла и остановилась на темном фоне лестницы. Ее пальто сползло с ее плеч, показывая обнаженную спину в пленительном повороте. Несказанно красива была Лиза с повернутой к Курту головой:

– Курт!..

– Что, милая?..

Курт все возился в кабине.

– Курт!!.

Он посмотрел на Лизу и нерешительно стал вылезать из машины. Мотор продолжал тихо шуметь.

От этого шума, казалось Лизе, можно было с ума сойти…

– Ш-шля-п-па!.. – по-русски сказала Лиза, и уже не в силах была сдерживать себя, – залилась слезами.

Курт бросился к ней с протянутыми руками, чтобы обнять ее:

– Лиза, что это?..

– Поздно… Zu spät!.. – злобно крикнула Лиза, и, перед самым носом Курта захлопнув дверь, не зажигая огня, с громкими рыданиями, бросилась бежать вверх по лестнице…

Узкая улица, с чахлыми садами, на окраине Парижа. Странной постройки дом. Точно две большие белые коробки поставили одну под углом к другой и связали нелепым стеклянным переходом.

Домики двухэтажные с плоской крышей. Вход со двора, сбоку. За открытою дверью застекленная галерея, за нею сад. Направо и налево узкие, деревянные лестницы во вторые этажи…

Егор Иванович засуетился, заволновался, пошел впереди Лизы по лестнице, не сразу мог открыть узкую дверь, без таблички, без имени:

– Вот, как тебе, Лиза, понравится?.. Я еще тут не жил. Раньше-то я в 15-м аррондисмане [35], в рабочем квартале, в отеле комнатушку снимал, крохотную… Так в том отеле тебе неудобно было бы… Там всякие постояльцы бывают… Нехорошо… А мне что же?… Мне, право, ничего и не надо, только бы ночку переспать… Ну, а тут ты уже все устроишь по-своему, по-девичьему, – свое гнездышко совьешь… Кое-что я купил для тебя… Конечно, это не берлинские хоромы тети Маши… Тут нам это не по карману… Но место, посмотри, какое хорошее… Тихое место… И ремонт мне один терский казак седлал… Комнатку твою свежими обоями оклеили, полы покрасили… Вышло, как будто, и не дурно…

Входная дверь была тонкая, дощатая; ударь в нее хорошенько ногой, всю в щепки можно разбить.

За нею была узкая прихожая, в одно небольшое окно во двор.

– Это будет моя комната, – сказал Акантов.

У стены – низкая и узкая походная постель, накрытая жидким и старым суконным одеялом. Над постелью, на веревках, – полка с книгами. В противоположной стене – глубокая ниша и в ней небольшая газовая плита, стол и табуретка. Кое-какая кухонная, новая, не бывшая ни разу в употреблении, посуда на полке и на столе…

– Тут тебе будет кухонька… Кое-что я купил; если чего не хватает, со временем прикупишь. Я дома-то раньше не столовался… Но, кажется, все, что надо, купил для тебя…

За прихожей – несколько большая комната, упиравшаяся в широкое до полу окно. Эта комната и составляла то, что называлось квартирой. Акантов обставил ее, как мог. Все это были вещи, купленные на блошином рынке. Подержанная, подозрительная дешевка. Егору Ивановичу, за шестнадцать лет рабочей полунищенской жизни, по грязным отелям, вся эта мебелишка казалась не так уж плохой.