Игорь Зотиков - Зимние солдаты

Почти всю следующую после праздника ночь я не спал. Посреди ночи я был разбужен возбужденными голосами пионервожатых и громкими звуками какого-то фейерверка. Что-то странное творилось в воздухе над нами. Лучи мощных прожекторов метались по черному небу. В некоторых местах несколько таких лучей соединялись вдруг в светлые пятна, и в середине их можно было видеть яркие точки спокойно летящих самолетов, к которым тянулись с разных сторон, однако не нанося вреда, красные пунктиры медленно поднимающихся вверх огней. Воздух был наполнен звуками, дрожал от громких бум-бум-бум и та-та-та и тяжелого гула многих авиационных моторов, часть из которых ревела монотонно, а часть вдруг начинала визжать так, что казалось, источник этого звука должен вот-вот разорваться. Все это было необычайно интересно, но, к сожалению, скоро кончилось, и все разошлись спать возбужденные, в хорошем настроении. Никто из нас не видел раньше такой грандиозный авиационный парад, да еще ночью.

На следующее утро мы узнали, что немецкие войска перешли нашу границу, а немецкие самолеты бомбили многие города СССР. Началась война с Германией.

На следующий день, утром, начальник лагеря вышел к нам подпоясанный портупеей, на которой висел пистолет, и официально объявил о том, что началась война с Германией и наш лагерь закрывается. Через несколько дней вереница машин отвезла нас всех в Москву.

Наверное, не все лагеря вывезли в Москву так быстро, но наш был особый. Он принадлежал Министерству государственной безопасности, и в нем находились дети ответственных сотрудников этой организации. И я не уверен сейчас, что, ни случись войны, это учреждение не завлекло бы меня со временем в свои сети. Ведь попал я туда, потому что наша школа находилась в том же райкоме комсомола, что и Министерство, и этим воспользовалась мама, когда устраивала меня в лагерь. Попасть туда со стороны было невозможно, а, попав, ты уже навсегда, наверное, становился в какой-то степени своим. Так что война сослужила мне хорошую службу, разрушив способные в дальнейшем окрепнуть контакты с этим ставшим неприятным для меня, когда я поумнел, ведомством. До сих пор я иногда думаю, не стал ли бы и я сотрудником его со временем, не порви ураган войны эту мою связь, которой обе стороны в то время остались довольны…

Хижина бабушки. Времена депрессии. Прыжок на пальмовые листья. Заботы мамы. Индейская и христианская школы. Гонки улиток. Уроки рисования. Великая тетя Кора и ее рассказы. Переезд с ранчо в город. Разносчик утренних газет. Ночуем на берегу океана. Отец учит мастерить. Бойскаут. Встреча с самолетами. Узнаю тайну отца. Поездка на запад страны. Жизнь на ферме дяди. Спагетти в Сан-Франциско. «Наш отец уходит от нас!» Норма-спасительница. Начало войны с Японией. Соблазн стать летчиком

Совершенно неожиданно для меня самого, вдруг, благодаря совместной жизни с Бобом на его острове, возникла история моей жизни от рождения и до начала Великой Отечественной войны. Теперь, по замыслу, наступило время такой же истории моего американского друга. И я начну эту историю, как и свою, с острова Хакамок.

Почему Боб выбрал остров Хакамок, чтобы оставить здесь плоды своего труда, чтобы сажать здесь деревья вместе с другом? Почему эти сорок акров ободранного древним ледником острова – иногда негостеприимные, но всегда прекрасные – с хвойными и широколиственными деревьями, с удивительной жизнью диких зверей, а порой даже с опасностями так привязали его? Иногда ему казалось, что он почти знает ответ. Я думаю, что он сделал такой выбор, следуя требованию своей души быть ближе к жизни природы, к ее естеству.

Дальше я рассказываю эту главу словами Боба:

«Мальчиком я получал огромное наслаждение от прожигающего солнца, непролазных зарослей, апельсиновых деревьев в цвету, озер и маленьких ручьев, из которых можно было пить воду, зачерпнув ее ладонями. В Южной Калифорнии – стране песка, моря, неба, даже снега, все это было бесплатным и моим, или почти моим.

– Ну, пожалуйста, мамочка! Ну разреши мне! Можно, мам?

И часто она сдавалась на мои уговоры, я хорошо умел ее уговаривать.

Так же, как и дикие кролики вокруг, я мчался босоногий по извилистым тропинкам, по каменистым или покрытым жесткой травой холмам, останавливаясь лишь для того, чтобы вытащить из пятки очередную колючку или перевести дыхание. Подчиняясь непреодолимому чувству исследовать неведомое, я сделал себе маленький заплечный мешок и шел длинными пыльными милями навестить свою бабушку. Она жила в маленькой, освещаемой керосиновой лампой хижине, которую мы называли ранчо, на одной из разрушенных Великой депрессией маленьких ферм на перекрестке дорог.