— Капитан Крамер, вы меня слышите?
Лицо умирающего дрогнуло, когда он услышал обращение на французском языке. Он с трудом открыл глаза и посмотрел на этого немецкого солдата, неузнаваемого под грязью, покрывшей его.
— Капитан Крамер, я Матиас… из Монтийяка.
— Монтийяк…
— Да, вы помните, Леа…
— Франсуаза…
— Да.
— Франсуаза… мой сын…
Отто попытался приподняться и произнес слабеющим голосом:
— Возьмите… у меня в кармане… мои документы и письмо… Это для Франсуазы. Если… вы уцелеете… передайте ей его… как и эти бумаги… Клянитесь…
— Клянусь.
Матиас порылся в кармане Отто. Он вытащил бумажник, тщательно завернутый в кусок клеенки, напомнившей ему клеенку в монтийякской кухне, и засунул его под рубашку, прямо себе на тело. Умирающий не спускал с него глаз и одобрил его кивком головы. Русские приближались. Матиас должен был уходить. Отто пытался говорить, и Матиас скорее угадал, чем расслышал:
— Почему… француз… здесь?
Он пожал плечами. Что он мог ему ответить?
Бригаденфюрер отдал приказ об эвакуации. Батальон Матиаса попытался отойти в направлении на Одер, а потом на Белгард. Батальон Бассомпьера остался, чтобы задержать противника.
В ледяной ночи при свете пожаров, освещавших Кёрлин, 57-й полк продвигался метр за метром, затаиваясь днем, перемещаясь ночью, в нескольких шагах от противника. Стычки были короткими и жестокими. Боеприпасов не хватало, лошади пали или разбежались. Долгое время их единственной едой было то, что удавалось украсть в немецких домах, где плакали изнасилованные женщины и девушки. Когда в домах ничего больше не находилось, они ели сырую свеклу, от которой заболевали дизентерией.
Они спали, прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода. Они просыпались, пожираемые вшами. Грязь пропитала все поры кожи. Они продвигались, как автоматы, с застывшим выражением на лице, где блестели глаза, обведенные кругами и налитые кровью. Враг был повсюду, тревожил их непрерывно.
Холода кончились сразу, поля покрылись мягким зеленым ковром. В лесу на привале они ходили по ковру из фиалок. Матиас лег на них, вдыхая их аромат. Это было для них с Леа замечательное время — пора первых фиалок в укромном месте у распятия. Ребенком он собирал из них букеты, наполнявшие благоуханием комнату девочки. Заскорузлыми руками он осторожно рвал цветы под насмешливыми сначала, взглядами своих товарищей. Потом, движимые инстинктивной силой, они тоже стали рвать цветы, положив по букетику в чехлы с документами. Это нехитрое занятие подняло им настроение, они стали надеяться, что и для них тоже расцветет весна.
— Мы дерьмо, — сказал один из них.
Они посмотрели друг на друга. Они действительно были дерьмом. На опушке леса протекала река. Они сбросили грязную форму, встряхнули одежду, из которой посыпались огромные вши, и бросились в воду. Как она была холодна! Не имея мыла, они сильно терли себя пригоршнями земли. Они яростно растирались, смеясь, как мальчишки. Сушились, бегая голышом вокруг деревьев. Фенау задумчиво смотрел на них. У них уже давно не было носков. Все приспособились к «русским носкам» — портянкам.
Они появились возле горящего Белгарда в два часа ночи, пересекли кладбище, потом исчезли в ночи. Около четырех часов оберфюрер Пюо прибыл к Белгарду с основной частью дивизии, примерно тремя тысячами человек. Отдельные русские посты встретили их пулеметным огнем и выстрелами из минометов. Силы СС, отвечая, просочились в город. Те, кто пересек центральную площадь Белгарда при свете пожаров, должны были перешагивать через сотни трупов стариков, детей и женщин.
Пюо, раненный в икру, двигался, как лунатик. В поле выстрелы прекратились, их заменил гул моторов и скрежет гусениц, мрачно разносившийся по равнине. Враг был повсюду. Дивизия «Карл Великий» продвигалась в тумане. Когда к утру туман рассеялся, они обнаружили, что оказались среди бронечастей Советской Армии на обширной голой равнине. Обе стороны замерли в оцепенении, время остановилось, все замолчало… Потом началось побоище… Менее чем за два часа большая часть дивизии «Карл Великий» была уничтожена… Многие были взяты в плен и отправлены в лагеря для военнопленных. Некоторым удалось бежать.
Пятьсот человек из батальона, в котором находился Матиас, прибыли в замок Мезериц. Они были в жалком состоянии, раненые, больные дизентерией, но счастливые и гордые своими командирами, которым удалось вывести их из «котла». Они выступили через день в солнечную погоду, вымытые, выбритые, с оружием на ремне, чтобы под командованием Крюкенберга достичь устья Одера. Рядом с ними были двести пятьдесят уцелевших солдат 58-го полка, эсэсовцы из Гольштейна, венгерский полк и дивизия СС «Нордланд». Они форсировали Регу к югу от Трептова и подошли к Хорсту на побережье в конце дня.
Читать дальше