Виктор Андриянов - Полынь чужбины

Во время одной из зарубежных поездок мы с зем-ляком-киевлянином, сотрудником представительства Украины при Организации Объединенных Наций, шли, беседуя, по пляжу в Балтиморе. Остановились возле киоска с мороженым. Когда, обращаясь к нам, земляк заговорил по-украински: «А що — холоднэнькэ нэ завадыть!» — рядом стоявший мужчина с девочкой-подростком вдруг застонал и, теряя сознание, начал клониться на киоск. Растерянная девочка пыталась подхватить и удержать мужчину. С ее уст слетало скороговоркой: «Та що з тобою, таточку, що?»

Нам все было понятно: услышанное на чужбине родное слово прозвучало для отца до боли дорогим зовом отчизны. Когда мужчина пришел в себя, мы спросили его:

— Звидкы вы?

— 3-пид Чернивцив. И зовсим недавно лышыв батькивське гниздечко на свою та ии муку, — показал на дочь.

У себя дома черновчанин работал учителем. Имел собственный домик, усадьбу, жил без нужды. И родное солнышко заглядывало в окна, согревало сердце. И вот, по выражению змиїранта, сам черт попутал ему все карты. Американская судьба искателя «райских берегов» посмеялась над ним. Долго не мог найти себе никакого дела, чтобы зарабатывать на пропитание. Нашел наконец «дело» —стал отлавливать для одной фармацевтической фирмы разных жуков...

Говорят, человеческие неудачи всегда идут в паре с недомыслием. Почему-то стало жаль человека, жизнь у которого не состоялась. Этого жаль, других — враждебных, злобных — нет. Пусть испивают свою чашу. Бывший профессор ходит по двору богача с метлой, инженер — водовозом на ферме, художник наклеивает этикетки на чулки, скрипач играет на тротуаре, подставив шляпу для подаяний. Конечно, кое-кому, бывает, и повезет — вцепится он в «выгодное дело». Но даже при всех везениях там, далеко от отчего дома, полынь чужбины нестерпимо жжет сердце.

Сколько их по свету — «отпадышей», не понявших революции, нашего нового мира, самоуничтожающих себя в гневе на все, что нам дорого. А вот наша страна ничего не потеряла, развеяв всякий туман!

На одной из окраин Праги, неподалеку от массивной, увенчанной шпилем гостиницы, приютился шестиэтажный дом, ничем не выделяясь среди соседей. И справа, и слева, и напротив, за трамвайными рельсами, к которым прижались ладошки пассажирских островков, стоят такие же дома: посеревшие от копоти стены, высокие этажи, в первых — сплошь витрины. Они зазывают на кружку пива или чашечку кофе, демонстрируют по сезону «казачки» или босоножки, рдеют круглый год апельсинами... Когда по городу развозят уголь, у этого дома тоже останавливается грузовик. Водрузив на плечи, прикрытые давно потерявшей цвет мешковиной, глубокие корзины, угольщики разносят по квартирам брикеты. Все обычно. Кроме одного. На дверях здесь частят русские фамилии...

Это — «русский дом». Построили его в начале двадцатых годов эмигранты из России. Старожилы Праги знают и другие «русские дома» — в микрорайоне Дейвице, в другом конце города, в Страшнице... Один из них с рассрочкой выплаты на шестьдесят лет заложили в 1922 году бежавшие профессора. Над ними, говорят, смеялись: какая рассрочка! Советская власть через год или два опрокинется... Профессора слушали и — устраивались основательно.

Русские, украинские, белорусские дома, улицы, колонии появились в те годы в Чехословакии и Германии, США и Франции, в Польше, Турции, Югославии, Болгарии — всюду, где оседали развеянные бурей революции эмигранты.

Через десять лет после Октябрьской революции, в конце 1927 года, белогвардейские центры провели перепись эмиграции. По данным журнала «Русский голос», выходившего в Нью-Йорке, статистика была такова: в Германии — 446654 человека, во Франции — 389 450, в Югославии— 38865, в Китае— 76000, Польше — 90000, в Литве, Чехословакии, Болгарии, Испании — по 20—30 тысяч... А всего свыше полутора миллионов человек.

Видимо, эти данные близки к действительности. По оценке В. И. Ленина, сделанной в 1921 году, в эмиграции оказались полтора-два миллиона.

Среди «отпадышей» — представители всех эксплуататорских классов и групп царской России, всех ее сословий, всех враждебных революции партий, белогвардейцы... За границами Советской России образовалась другая, по выражению Ленина, эмигрантская Россия. Осколок ее — «русский дом» на пражской окраине, близ трамвайного кольца...

Случай помог нам познакомиться с теми, кто и сейчас в нем живет.

Был День Победы. На окнах трепетали красные флажки, с плакатов и фотографий смотрели родные лица победителей. Ребята в пионерских галстуках стояли в карауле у мемориальных досок — их так много в Праге. Мы останавливались у них, читали, но видели в эти минуты Москву, сквер у Большого театра, фронтовиков в выгоревших добела, выутюженных годами гимнастерках. Видели Савур-могилу, курган в донецкой степи, куда в дни Победы сходится чуть ли не весь Донбасс. Вспоминали Вечный огонь на горе Митридат в Керчи и площадь у знаменитого ЧТЗ — Танкограда с последним И С на пьедестале, сработанным золотыми руками Урала, и преклонивший колени в честь павших Владивосток... С памятью о нашей Победе мы шли на Ольшаны — красноармейское кладбище в Праге.