Сергей Смирнов - Роман с разведкой. Интернет-расследование

После окончания войны и событий в Швейцарии Владимир Кириллович окончательно потерял веру в то, что он когда-нибудь взойдёт на трон Российской империи. В 1948 году он женился на Леониде Георгиевне Кёрби, дочери князя Георгия Ираклиевича Багратиона. Для Леониды это был уже второй брак. Женившись на ней, Владимир вслед за отцом нарушил закон Российской империи о престолонаследии, вступив в брак с разведённой женщиной. В соответствии с ним дети, родившиеся от этого союза, теряли свои династические права. Кроме того, многие монархисты и сегодня не признают за родом Багратионов-Мухранских, к которому принадлежала Леонида, царственного достоинства, а следовательно, в соответствии с всё тем же законом о престолонаследии Владимир не имел права вступать в брак с Леонидой Георгиевной. В 1953 году у Владимира и Леониды родилась дочь Мария. Больше детей у них не было, и когда Владимир Кириллович в 1989 году признал её наследницей престола, то и это решение вызвало разногласия среди редеющих русских монархистов, особенно среди потомков уцелевших Романовых. Результатом недолгого брака Марии Владимировны с принявшим для этого православие под именем Михаила Павловича претендентом на германский престол принцем Францем Вильгельмом Гогенцоллерном стало появление на свет в 1981 году внука Владимира Кирилловича, названного Георгием. Сегодня он живет в Испании. Сторонники партии «Кирилловичей» считают его русским императором, он со своей матерью Марией Владимировной часто бывает в России. Республиканские российские власти всегда принимают их с почётом. Правда, с куда большим основанием Георгий Михайлович мог бы считаться императором Германии.

Через десять лет после войны Романовы вернулись во Францию, в родную для Владимира Кирилловича виллу «Кер Аргонид». Активной общественной жизни он сторонился, да и жила семья небогато, надо было думать о хлебе насущном. Великий князь неоднократно говорил, что власть коммунистов неизбежно падёт по воле самого русского народа, отрицая возможность ее свержения внешними силами. И дожил до того времени, когда его мечта осуществилась.

5 ноября 1991 года Владимир Кириллович и Леонида Георгиевна первый раз в жизни вступили на русскую землю. Их принимал Анатолий Собчак, мэр только что вернувшего себе имперское имя Санкт-Петербурга. Но городу было не до былого величия и сиятельных гостей. Советский Союз распадался, грозя похоронить под обломками его бывших граждан. Опять, как в годы войны, над городом Петра угрожающе нависала тень голода. И Владимир Кириллович, к тому времени уже тяжело больной, бросился помогать обретённой родине. Он ездил по миру, уговаривая власть имущих и богачей помочь России. Владимир Кириллович Романов умер в мае 1992 года в США, в штате Флорида, прямо во время выступления перед американскими бизнесменами, в котором призывал их вкладывать деньги в Россию.

После смерти он вернулся домой навсегда, чтобы найти вечное упокоение в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора Петербурга. Рядом со своими предками.

Отто Скорцени — несостоявшийся персонаж этой книги. В руки НКВД или СМЕРШа он так и не попал. Но я все-таки решил вспомнить о нем ещё раз. Потому что его судьба кажется мне странным и в некотором смысле символическим откликом, кривым зеркалом судеб тех людей, что пытались заманить его в «отряд Шернхорста». Тюрьмы, причудливые повороты жизни, таинственность. Непреклонная уверенность в том, что она была прожита правильно. Оправдание себя тем, что просто выполнял приказы. Склонность к литературным занятиям. Отличие его судьбы от судьбы большинства наших разведчиков состоит, не только в том, что он служил безусловному злу. А наше зло, неисповедимыми путями Господними, стало в тот исторический момент орудием добра. Оно ещё и в том, что о Скорцени при его жизни знал весь мир. Как человек тщеславный, он наслаждался своей мерзкой славой, созданной им же самим. Но при этом очень боялся тех, кто хотел, чтобы он ответил за совершённые им преступления и многие годы шёл по его следам. На Земле воздаяния в полной мере не случилось. Но тот страх, в котором он прожил все отведённые ему после окончания войны годы, тоже был расплатой. Хотя и несопоставимой с виной. А она состояла не только в уничтожении ничем не повинных мирных жителей в Чехословакии, в расправах над немцами, не желавшими погибать вместе с Третьим Рейхом в последние месяцы войны. Едва ли не главным его грехом был грех нераскаяния.