Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Европа увенчала ваше величество лаврами победителя, — с чисто польской галантностью произнес генерал. — Хочется верить, что мир, дарованный вами Европе, принесет свободу и счастье всем народам. И особенно — нам, полякам.

— И мне хочется верить, что так думают если пока не все, то многие у вас. Со своей стороны, генерал, я предаю забвению прошлое и, хотя имею право жаловаться на многих лиц вашей национальности, тем не менее желаю все забыть. Я искренне стремлюсь видеть одни ваши добродетели: вы храбрецы и честно исполнили вашу службу.

При сих словах царя генерал сдвинул каблуки вместе, так что звякнули шпоры.

— Ваше величество, можете быть уверенными, что столь великодушное отношение к полякам обеспечит вам нашу полную благодарность.

— Я потребую от вас благодарности только тогда, — сказал царь, — когда фактами, которые в скором времени получат осуществление, приобрету подлинные на нее права.

— Мы не имеем, ваше величество, другого честолюбия и другой привязанности, кроме любви к отечеству, — ответил генерал. — Это болезнь нашей земли.

— Она неизлечима и делает вам честь. Каким образом порядочный человек, — продолжил царь, — может отказаться от того, чтобы иметь свое отечество? Если бы я был поляком, я поддался бы искушению, от которого меня бы никто не удержал. Я пошел бы сражаться за свободу своего народа и отдал бы этой борьбе, коли того потребовали обстоятельства, свою собственную жизнь.

Именно эта мысль и возникла теперь в разговоре с генерал-адъютантом русского царя, и, как и тогда, в Елисейском дворце, восхитила все существо бравого генерала.

За обедом, где они встретились уже вчетвером — к столу вышла Теофила-старшая, — генерал вновь затронул небезразличную его сердцу тему — о будущем Польши.

— Русский царь мне сказал: спросите у ваших соотечественников, каким образом вели себя на польской земле русские войска? Они были лояльны к полякам. Посему, продолжил император, это ощущение братства, чувство как бы единокровия наших народов должно стать основой будущих отношений.

Теофила-старшая, еще накануне сославшись на мигрень, была, в отличие от мужа, менее словоохотлива. Однако при последних его словах, она не преминула заметить:

— Могу засвидетельствовать самое что ни на есть добропорядочное поведение казаков графа Чернышева здесь, в нашей Бялой Подляске, кажется, тому два года назад, — губы ее улыбались, но глаза почему-то были вызывающе холодны.

— Вы не можете не признать, мама, что добропорядочным поведением отличались не одни солдаты, которыми предводительствовал наш гость, — возразила дочь.

— Это еще как знать, с какими намерениями приходят иногда в чужой дом, — не остановилась графиня. — Случается: солдат или даже офицер обходителен и воспитан в самом высоком смысле слова, кто-либо зазевается в доме хозяев, и что-то уже гости успели прибрать к рукам.

— Не хотелось бы ворошить старое, как не раз подмечал мой государь, — вступил в разговор Чернышев, — но случаи невоспитанности, простите, лучше сказать — мародерства, нередко отмечались среди поляков на нашей, русской земле.

— Ну да, — поддержал генерал Моравский, — именно об этом говорил мне в Париже император. Его величество прямо заявил: хотя я имею право жаловаться на многих лиц вашей национальности, но желаю все забыть. И он назвал тогда Смоленск, где было немало бесчинств со стороны занявших этот город, особенно со стороны поляков. Но нам — что теперь важно — следует смотреть вперед, а не оглядываться назад. Разве мало того, что нас объединяет — русских и поляков?

И генерал вновь обратился к парижской встрече с императором Александром. «Оба наших народа, — повторил он слова царя, — сближают не только соседство, но похожие обычаи и язык, общее наше происхождение и, во многом, общая история. Поэтому, будучи раз соединены между собою, мы должны полюбить друг друга навсегда».

— Разве не так? — воскликнул Моравский.

Видимо, сказывалась сильная мигрень. Графиня извинилась и, не докончив обеда, вышла.

Другой, совершенно другою была графиня Моравская в те давние дни, когда Чернышев впервые объявился в Бялой Подляске. И тогда она не во всем, что касается будущего Польши, соглашалась с русским гостем. Да сие и не мудрено. Не так просто объединить то, что разъединялось и отторгалось друг от друга в распрях, спорах и брани на полях сражений.

— Вы не обижайтесь на мама, — попыталась объяснить поведение матери княгиня. — Война не лучшим образом отразилась на ней, в том числе на ее здоровье. На мама как бы навалилась и та война, что задела ее в годы молодости. Так что две ноши оказались, наверное, слишком тяжелы.