Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

Вот почему маялся, существуя в отвратной душевной смуте, российский посол, когда новая напасть свалилась на голову: из Петербурга — курьер его императорского величества!

Велел тотчас ввести. Узнал одного из молодых кавалергардов, что, как мухи, мелькали при дворе, спросил: что привез?

— Письмо императору французов, да немедленно чтобы в руки его величеству.

Нате вам! Значится, ступай теперь добровольно в самую, что называется, пасть!

Однако ж пустил, как было принято в дипломатических сношениях, прошение о высочайшем приеме через министра иностранных дел. Смекнул, что представления иностранцев происходят обычно раз в две недели и, получится, свидание можно будет, к счастью, оттянуть. Курьеру же приказал: жди.

— Понадобишься когда мне, чтобы с ответом возвращаться в Петербург, найду. Да гляди, в Париже больно не распускайся. Знаем мы нашу русскую натуру гуляк да пьяниц, а то еще ходоков по мамзелям. За границей вы все как кобели, сорвавшиеся с цепи…

Однако не успел назавтра курьер выспаться с дороги — посол сам к нему в комнату:

— Привез на мою голову забот, шалопай этакий! Не через две недели — сей же час император требует к себе. Да с тобою вместе. Так что собирайся. И смотри там, у него: ни единого лишнего слова! Лишь: так точно, ваше величество, никак нет, ваше величество! Понял?

А чего было не понять? Быстро оделся, глянул на себя в зеркало: адъютантский мундир, введенный недавно в гвардии на французский манер, с эполетами и аксельбантом, сидит, как влитый. Подкрутил ус, щелчком смахнул с груди какую-то пушинку, подмигнул себе же самому чуть раскосыми своими азиатскими глазами — хоть под венец, хоть к самому Господу Богу, а не только к императору Франции! И когда уже в Тюильрийском дворце попросили в императорский кабинет, четким шагом подошел к столу, за которым сидел он, Наполеон, и доложился.

Как ни выполнял строго правила устава и дворцового этикета, а душа была готова в восторге выпрыгнуть из груди. Просто чувство такое возникло: тот, кем недавно в Тильзите восхищался на отдалении, вот он, перед тобою и к тебе же встает навстречу!

Быстрое, крепкое пожатие маленькой руки. Лицо вблизи — матовой белизны. На лбу и вокруг губ ни единой морщинки. Темные редкие волосы слегка свисают челкой. Глаза серые.

Взгляд в мгновение обежал сначала красивую, подтянутую фигуру молодого офицера, потом посла, в сторону которого — лишь кивок, и снова перебежал на военного.

— У вас ордена? За что? — молниеносный проход от стола по кабинету.

— Владимир с бантом — за Аустерлиц и Святой Георгий — за Фридланд.

Поворот к собеседнику.

— О! Значит, вы были в тех жарких делах? И каково ваше, военного человека, впечатление? Мне интересно мнение профессионала именно с вашей, русской, стороны.

— Ваше величество, Аустерлиц — верх вашего полководческого искусства. Там вы могли бы победить нас и австрийцев, расчленив наши силы и уничтожив нас по одиночке, как вы обычно и поступаете. Но вы сделали больше — вы сотворили из этого сражения шедевр. Насколько я понимаю, вам под Аустерлицем нужна была не просто победа, а триумф. Вот почему вы заманили противника в капкан и затем не по частям, а целиком и полностью его разгромили.

Лицо Наполеона не дрогнуло ни одним мускулом. Лишь глаза чуть оживились.

— Только мое великодушие избавило тогда вашего императора от плена. Если бы я позволил себе дать приказание Сульту и Бернадоту преследовать остатки ваших войск до конца…

— Позволю заметить, ваше величество, что вот тут вы серьезно ошибаетесь. Арьергард нашей армии был надежен, и он никак не допустил бы, чтобы свершилось то, о чем вы только что изволили упомянуть. Посудите сами, ваше величество. На пути ваших войск, если бы они продолжали преследование, в Голиче оказалась бы широкая река. Ее надо было бы форсировать. А наши передовые части через нее уже успели переправиться. Они могли, безусловно, сдержать ваше наступление у этой водной преграды, а затем беспрепятственно следовать далее, поскольку за Голичем все дороги оказались свободными.

— Вы так полагаете? — снова повернулся на каблуках к собеседнику Наполеон. — Давайте присядем, молодой человек. Мне весьма любопытны ваши суждения. А как вы оцениваете кампанию в Пруссии? Говорите, главный российский военный орден вы заслужили за Фридланд?

— Так точно, ваше величество! — Чернышев искоса бросил взгляд на посла, забытого императором и присевшего на стуле в нескольких шагах от маленького круглого столика, к которому Наполеон провел молодого гостя.