Эжен Сю - Тайны народа

— Было бы чертовски нехорошо, дедушка, если бы я при своей способности к столярному мастерству не смастерил для вас этого удобного стола.

— О, у тебя на все готов ответ, я знаю, — проворчал старик.

Он принялся есть до того дрожащей рукой, что два или три раза ложка ударилась о его зубы.

— Ах, мое бедное дитя, — печально сказал старик своему внуку, — посмотри, как дрожат у меня руки. Мне кажется, что это дрожание усиливается с каждым днем.

— Что вы, дедушка! А мне, напротив, кажется, что оно уменьшается.

— О нет, все кончено… совсем кончено… Нет лекарств от этой дряхлости.

— Ну так что же, что делать! С этим надо примиряться.

— Так мне следовало бы поступить уже давно, с того времени как это началось, и, однако, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что дряхл и буду тебе в тягость до конца своих дней.

— Дедушка, дедушка, мы поссоримся!

— Почему я имел глупость взяться за ремесло золотильщика металлов? По прошествии двадцати лет, а часто и раньше, у большинства этих рабочих появляется под старость такое же дрожание членов, как и у меня. Но у них нет внуков, которые баловали бы их так, как ты меня…

— Дедушка!

— Да, ты меня балуешь, я тебе повторяю: ты меня балуешь…

— Пусть так! Хорошо же, я вам отплачу той же монетой — это единственное средство, как учили нас в полку, заставить неприятеля прекратить огонь. Итак, я знал одного превосходного человека, которого звали дядюшка Морен. Он был вдов и имел дочь восемнадцати лет. Этот почтенный человек выдал дочь за славного, но чертовски горячего человека, которого в один прекрасный день ранили в драке, так что через два года после женитьбы он умер, оставив молодую жену и маленького сына.

— Жорж, Жорж…

— Бедная молодая женщина кормила грудью ребенка. Смерть мужа так потрясла ее, что она умерла, и ее мальчик остался бременем на руках у деда.

— Боже мой, Жорж, как ты жесток! Для чего ты всегда говоришь об этом?

— Этого ребенка дед так любил, что не мог с ним расстаться. Днем, когда он уходил в свою мастерскую, за крошкой присматривала одна добрая соседка. Когда он возвращался, у него была лишь одна мысль, одна забота — о своем маленьком Жорже. Он заботился о нем так же нежно, как может заботиться лишь самая хорошая, самая любящая мать. Он разорялся на красивые маленькие платьица, на нарядные чепчики, ибо он, этот добрый дедушка, гордился и кокетничал своим внуком. Он так возился с ним, что соседи, уважавшие этого почтенного человека, называли его кормилицей.

— Но, Жорж…

— Так он воспитал этого ребенка, постоянно заботясь о нем и удовлетворяя все его нужды, отдал его в школу, потом в учение ремеслу, до тех пор пока…

— Подожди же, тем хуже, — проговорил старик решительным тоном, не будучи в состоянии более сдерживаться. — Раз мы начали перечислять свои добродетели, то теперь очередь за мной, и мы еще посмотрим! Прежде всего ты был сын моей бедной Жоржины, которую я так любил, — следовательно, я исполнял лишь свой долг. Запомни прежде всего это.

— И я тоже исполнял только свой долг…

— Ты? Оставь же меня в покое! — воскликнул старик, сильно размахивая ложкой. — Ты? Вот что ты сделал… Судьба избавила тебя от отбывания воинской повинности…

— Дедушка, берегитесь!

— О, ты меня не испугаешь!

— Вы опрокинете миску, если будете так волноваться.

— Я волнуюсь… черт возьми! Ты, верно, думаешь, что у меня нет больше крови в жилах? Да отвечай же, раз ты говоришь о других! Когда я одряхлел, то какую сделку ты совершил, несчастное мое дитя? Ты нашел торговца людьми…

— Дедушка, вам придется есть холодный суп. Ради бога, кушайте его горячим!

— Та-та-та! Ты хочешь заговорить мне зубы, да? А что ты сказал этому торговцу людьми? «Мой дед дряхл, он не может более зарабатывать себе средства к жизни. Я единственная его опора, но я могу заболеть или остаться без работы. Назначьте ему маленькую пенсию, и я продамся вам…» И ты так и сделал! — воскликнул старик со слезами на глазах и таким резким движением поднял ложку кверху, что, если бы Жорж не успел схватить столик, тот упал бы на постель вместе с миской.

При этом Жорж воскликнул:

— Черт возьми, дедушка, успокойтесь же! Что вы вертитесь, как дьявол перед заутреней, вы все опрокинете!

— Это для меня безразлично… это не помешает мне сказать тебе, как и почему ты пошел в солдаты, почему продал себя ради меня… торговцу людьми.

— Все это с вашей стороны лишь предлог, чтобы не есть суп. Я вижу, что он вам не нравится.