Эжен Сю - Тайны народа

— Так вы ради этого сражались, старина? Честное слово, это правильно. У меня тоже есть брат, который бьется с семьей как рыба об лед. А мы разве знаем, для чего сражаемся? Нам приказывают стрелять, и мы стреляем. Сначала, по правде оказать, неохотно, но вот падает товарищ, запах пороха опьяняет, и наконец делаешься настоящим зверем.

— А вам не приходило в голову, сержант, что ведь революционеры такие же люди, как и вы? Разве они желают вам зла? И разве мы все не один народ, у которого должны быть и одинаковые желания?

— Это верно, старина, так верно, что я сам за республику, если она даст хлеба и работы моему бедному брату.

Во время этого обмена мыслей между штатским и военным Лебрен вышел из комнаты за магазином, бледный и со слезами на глазах.

— Друг мой, — обратился он к жене, ухаживавшей за ранеными— Можешь прийти сюда на минуту?

Они вошли вместе в комнату за магазином, и дверь за ними затворилась. Печальное зрелище представилось глазам хозяйки.

Праделина лежала на кушетке, бледная и умирающая. Жорж Дюшен, с рукой на перевязи, стоял на коленях возле молодой девушки, предлагая ей чашку с питьем.

При виде госпожи Лебрен бедняжка попыталась улыбнуться и, собрав последние силы, проговорила слабым и прерывающимся голосом:

— Сударыня, я хотела вас видеть… перед смертью… чтобы сказать вам правду о Жорже. Я сирота и работала… я делала цветы. Мне было очень трудно… я нуждалась… но оставалась честной. Я встретилась с Жоржем, когда он вернулся из армии… И я полюбила его. О, как я любила его, его одного… Может быть, потому, что он никогда не был моим любовником. Я любила его больше, чем он меня… Еще бы, он стоил лучшей женщины, чем я. Это только по своей доброте он предлагал мне выйти за него замуж. К несчастью, меня погубила подруга. Она была работницей, как и я… И она из-за нужды продавала себя… Я видела ее богатой, окруженной блеском… Она соблазнила меня, и у меня закружилась голова… Я забыла Жоржа… ненадолго, правда… Но ни за что на свете не решилась бы я опять пойти к нему… Иногда я приходила на эту улицу, чтобы посмотреть на него… Я несколько раз видела его в вашем магазине… Он говорил с вашей дочерью… О, как она хороша! Предчувствие говорило мне, что он ее любит… Я стала следить за ним. И несколько раз я видела, как он, стоя утром у своего окна, глядел на ваш дом… Вчера утром я была у одного человека…

Слабая краска стыда покрыла бледные щеки молодой девушки. Она опустила глаза и снова заговорила, но уже слабее:

— Там я узнала случайно, что этот человек… находит вашу дочь… прекрасной. А так как он ни перед чем не останавливается, то я испугалась за вашу дочь и за Жоржа… Я хотела предупредить его вчера… Но не застала его дома… Я написала… чтобы попросить у него свидания… И сегодня утром… вышла… не зная, что баррикады… и вот…

Она не в силах была кончить, голова ее запрокинулась назад. Она машинально поднесла руки к груди, где была рана, и пробормотала что-то невнятное. Лебрен и его жена молча плакали.

— Жозефина, — сказал Жорж. — Вам хуже? — И прибавил, поднеся руку к глазам: — Это смертельная рана… Ведь она получила ее, желая меня спасти.

— Жорж, — прошептала молодая девушка едва слышно и с блуждающим взглядом. — Жорж, вы и не знаете…

Она не кончила. Руки ее опустились, голова склонилась на плечо. Она не дышала…

В эту минуту Жильдас, приоткрыв дверь, ведшую наверх, сказал Лебрену:

— Сударь, полковник там, наверху, желает с вами поговорить.

Лебрен поднялся в свою спальню, куда из предосторожности поместили полковника.

Плуернель получил две легкие раны и сильные ушибы. Когда Лебрен вошел, его гость стоял с мрачным и бледным лицом.

— Мои раны не тяжелые и не помешают мне оставить ваш дом, — сказал он. — Я никогда не забуду вашего великодушного поступка относительно меня, особенно благородного после того, что произошло между нами вчера. Единственное мое желание — расквитаться с вами когда-нибудь. Это будет нелегко, сударь, потому что мы — побежденные, а вы — победители. Раньше я был слеп. Теперь эта внезапная революция открыла мне глаза. Настало время, когда власть будет в руках народа. Прошлое было наше, как вы мне это сами сказали, теперь наступает ваш черед.

— Я верю в это, сударь. А теперь позвольте мне дать вам совет. Было бы неосторожно выйти отсюда в вашем мундире. Страсти народные еще не утихли. Я дам вам пальто и шляпу, и в сопровождении одного из моих друзей вы спокойно доберетесь до вашего дома.