Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

Энунд помнил пропахшее кровью и смертью поле, на котором медленно остывали тела его товарищей, пораженные вражеским оружием. С ним произошло тогда непонятное преображение. Он смотрел на мертвых воинов и видел, как из груди каждого из них в перегретое солнцем сизое небо начинают подниматься струйки тонкого дыма, белесые облачка. Эти облачка воспаряли ввысь, вытягивались клубящимися нитями, потом становились еще белее и на высоте соединялись в одно большое облако, которое потом растаяло в поднебесье, растопленное золотом солнечных лучей. Энунд понял, что Отец Богов забрал души павших в свою небесную рать.

По возвращении из набега на остров Больм близ Смоланда, который сделался временным становищем хирда Ронгвальда, тегн пригласил знаменитого резчика и знатока рун Гисля Выдру, чтобы изготовить большой гранитный камень, на котором увековечил героев, погибших в битве у мыса Перяной Дом. Обтесав камень, Гисль выбил резцом туловище змея, свитого петлей, и нанес на него имена павших Братьев. Так был положен новый обычай Опоясанных Мечом — устанавливать памятные рунические камни после каждого похода. Его быстро подхватили предводители других морских хирдов.

С той поры у Энунда было еще много походов — успешных и не очень. Меч его служил разным вождям, век которых, как правило, был недолог. Домом сына Торна Белого стала палуба корабля, семьей — товарищи по ратному ремеслу. Братья прозвали его Раздвоенной Секирой за умение быстро убивать врагов в бою.

К своим двадцати двум летам Энунд не нажил никакого богатства, позволившего заиметь хотя бы маленький клочок земли и осесть на одном месте, занимаясь рыбным промыслом или ремеслом. Но к этому его и не тянуло. Любимой песней, ласкающей его душу, стал плеск морского прибоя и скрип судовых мачт. Оказавшись в дружине одного из самых удачливых свеонских ярлов Олава Медвежья Лапа, Энунд просто следовал нити своей судьбы. Ему не на что было жаловаться — он уже вдоволь повидал разные страны и поучаствовал в сражениях, о которых теперь слагали предания и стихи мирные люди фьордов. Об одном мечтал молодой воин — узреть своими глазами дивный Миклегард [40] Миклегард — скандинавское название Константинополя. — самый богатый город мира, о котором ему уже не раз приходилось слышать. Поговаривали, что дома там сложены из золота и драгоценных камней, а жители одеваются в изысканные шелка…

Энунд прервал цепочку своих воспоминаний и посмотрел на Рогдая и Сябра. Братья-меряне вот уже третий день подряд, затаив дыхание, слушали его рассказы, и глаза их светились словно янтарь. В повествованиях хирдманна из фьорда Каменная Куропатка их удивляло все — беспримерная отвага воинов севера, их дерзостный вызов судьбе, странствия среди бескрайних морей и неисчислимых земель, населенных необычными народами.

— Ты говоришь, что Волки Одина никогда не отступали в бою даже перед многократно превосходящим врагом, — Рогдай не отводил взгляда от обветренного лица Энунда. — Но как вы умудряетесь оставаться непобедимыми?

— Это зовется божественной неистовостью, — пояснил хирдманн, откинувшись на лавку в тесной мерянской избе. — Наш верховный бог — Повелитель Битв — вкладывает в наши тела свою силу, а в наши сердца — свой дух.

— И как это выглядит? — полюбопытствовал Сябр, чернявый беспокойный парень, двумя летами младше Рогдая. На шее он носил костяной оберег с трехглавым лосем.

— Как пламя, которое разгорается изнутри и неудержимо ищет выхода наружу, — ответил Энунд. — Когда сил, чтобы сдержать его больше не остается, мы испускаем боевой клич и кидаемся на врага. Но только врага перед собой мы не видим.

— Как это? — заморгал Рогдай.

— Не успеваем понять, кто стоит перед нами. Мы просто делаем то, что хотят наши руки, не замечая преград, а топор и меч сами находят дорогу, разделяя неприятельские тела на части. Как кусок дерева или ткань. Мы рассматриваем своих противников, а точнее — то, что от них остается, уже после боя, когда спокойствие возвращается к нам. Это и есть божественная неистовость или Медвежий Жар. Часто после битвы мы удивляемся, как много было врагов. Но мы никогда не помним, как и каким образом их убили.

— Я слышал, твои родичи одинаково ловко орудуют и мечом, и топором, — вставал Сябр.

— Меч оружие почетное, — заметил Энунд. — В наших фьордах далеко не каждый может позволить себе заполучить его. Люди у нас, как правило, небогатые, а услуги кузнеца стоят дорого. Еще и мало хорошей руды. Потому часто добычей, привезенной из походов, приходится расплачиваться с оружейниками. Ведь Медвежий Жар пожирает не только тела наших противников, его трудно выдержать даже железу. Вот мы и отдаем кузнецам свое золото или серебро, чтобы они ковали для нас надежные клинки, не рассыпающиеся после нескольких ударов. Порой жертвуем и своими траллами — так мы зовем невольников из других племен, — Энунд скользнул взглядом по затянутому слюдой маленькому оконцу. — Нашему ярлу Олаву очень повезло, что в дружине Братьев есть свой кузнец. Агнар перенял мастерство от Золоторукого Виги.