Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

«Самая страшная война — война между братьями», — тяжело подумал Кован и встал. Кресло вновь исчезло в нише. По витой лестнице, опоясывающей башню Совета, Кован начал спускаться во двор.

Всадники Гора, блистая грушевидными шлемами с бармицами и длинными пластинчатыми панцирями с набедренниками, уже выводили коней, готовые отправиться навстречу наступающим франкам.

— Где ты собираешься встретить врага? — спросил Кован.

— У Первой Стены, — отвечал Гор. — Мы измотаем его затяжной обороной, после чего отступим и атакуем, едва он зайдет в ворота.

— Тебе не хватит людей, — возразил Кован. — Возьми храмовую стражу. Двоерукие помогут тебе при защите стены. А храмам уже нечего опасаться.

— Но разве Тудун не уводит их с собой?

— Я постараюсь убедить его оставить их здесь. Если боги будут нам благоволить, все вы еще встретитесь там, на границе мира.

— Куда отправляется Тудун?

— На северо-восток. Он отойдет к Восточной Стене, которую мы построили в запальчивости, дабы защититься от наших одичавших сородичей, не зная, что вскоре будем просить у них убежища. Вдоль течения реки, по горной долине, путь его выведет к Данабору, к землям Радимичей. Там, течением Данабора, можно подняться вверх и достичь моря.

— Тогда не думаю, что мы встретимся, — покачал головой Гор. — Если мы сразимся с врагом у Первых Врат, нас разделят многие сотни верст.

— Тебе не следует покорно ждать гибели, — возразил Кован. — Мы не будем обороняться, мы атакуем, как ты и предлагал — и прорвемся! Преодолев неприятельские заслоны, перевалим через горы, чтобы спуститься в долину Лабы, а затем рекой доберемся до моря. Там, на побережье, вы и Тудун встретитесь, и народ наш воссоединится…

— Ты не идешь с Тудуном? — удивился Гор.

— У меня еще остались здесь незавершенные дела, — проговорил Кован.

— Что ж, на то твоя воля.

Гор начал выводить воинов за пределы двора. Кован провожал их задумчивым взглядом. Все они были крепкими, ловкими, выносливыми. Мелькали красные щиты с куполовидными умбонами, черные плюмажи на шлемах, длинные копья с втульчатыми наконечниками, перед которыми прежде дрожали недруги со всех четырех сторон света, сложносоставные луки и знамена. Увы, воинов этих, прозванных когда-то ромеями «великими телом и гордыми умом», было слишком мало.

Кован грустно покачал головой и повернулся назад к башне. Тудуна он застал за приготовлениями к походу на север.

— Ты берешь храмовую стражу с собой? — осведомился Кован.

— Да. Нам нужна защита, — отвечал тот.

— Оставь их в помощь Гору. Там, куда вы идете, защитой вам будут леса и горы; ему же придется бороться с людьми. Пусть Двоерукие защищают ваши спины.

— Хорошо, — Тудун согласился. — Я возьму с собой лишь два десятка. Они нужны, чтобы разведать дорогу. Но, кроме того, нам потребуется много повозок.

— Об этом не беспокойся, — заверил Кован. — Повозок у тебя будет достаточно и для людей, и для вывозимого добра.

Тудун благодарно наклонил голову, а Кован отправился отдавать необходимые распоряжения, находясь во власти своих нерадостных дум.

Он понимал, что совсем немногие из мирного населения согласятся последовать за Тудуном. Вера в крепость стен и боевые навыки воинов была еще велика. Пожалуй, только три предводителя Великого Совета отдавали себе отчет, что это давно уже не так. Могучие обоерукие воины, составлявшие основу пехоты, закованные в броню всадники, некогда громившие отряды ромеев и франков, искусные стрелки из дальнобойных луков остались, по большей части, лишь в преданиях. Всего лишь несколько отрядов подобных умельцев сохранил под своей рукой Гор, к которым теперь примкнет и горстка храмовых воинов, не забывших боевое наследие предков. Это все, что может противопоставить когда-то несокрушимая Держава многотысячным армиям соседей. Нужно найти иной способ заставить людей покинуть свои дома…

Кован окинул взглядом мастерские, дымившие у подножия гор. Он отчаянно пытался нащупать идею, которая могла бы спасти его людей. Если большинство сородичей откажутся бросить нажитое и бежать, без попытки противостоять врагу, надо повести их за собой, предложив новую цель, новый волнующий образ. Только образ этот должен быть зримым, отвечать их представлениям о добре и зле и при этом — увлекать к вершине, которую Кован и Тудун сами открыли для себя лишь недавно. Он должен манить к себе — и в то же время ускользать, звать за собой — и оставаться недоступным…