П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь

По вечерам, когда спадал дневной жар, у шатра графини собиралось многочисленное общество офицеров, завязывались оживленные разговоры. Всегда присутствовавший на таких чаепитиях Суворов принимал деятельное участие в беседе и обыкновенно краткий до лаконизма, он становился красноречивым. Говорили обо всем: о войне, об освобождении славян, об искусстве, литературе, и Суворов, мастер военного дела, оказался не только большим любителем, но и знатоком изящной словесности. Несмотря на условия военного времени, нарушающие аккуратную доставку корреспонденции, он получал много французских, немецких и русских газет и журналов, и чаепития у графини нередко превращались в литературные вечера…

Так незаметно шло время. Лазарет, наконец, был вполне устроен и снабжен всем необходимым и графиня, окончив здесь свою миссию, готовилась покинуть Гирсово.

Близость ее отъезда повергла всех в уныние. Радовался только князь Сокольский, задержавшийся в Гирсове более, чем ему следовало. Он ревновал графиню ко всем и боялся за ее безопасность; турецкие разъезды все ближе и ближе показывались у Гирсово, и ждали, что вот-вот неприятель обрушится на передовой пост с его небольшим гарнизоном. Однажды князь сидел в шатре у графини Бодени и строил планы о будущем, как к нему явился вестовой с предписанием главнокомандующего. Фельдмаршал требовал немедленного возвращения его в главную квартиру. Делать было нечего, пришлось покориться участи и он с болью в сердце, распрощался с своею возлюбленной. При выходе из шатра, князь столкнулся с маркизом де Ларош.

Тот недобро посмотрел на него, но учтиво поклонившись, посторонился.

Как только пола шатра опустилась, выражение почтительности исчезло с лица маркиза. Он бросился на складную скамейку и молча испытующим взглядом смотрел на графиню.

— Ну-с, дорогая моя, — начал он резким тоном, — вы теперь будете утверждать, что ваши отношения к этому мальчишке князьку самого невинного свойства.

Графиня хотела отвечать, но он остановил ее.

— Не оправдывайтесь. Я от слова до слова слышал весь ваш разговор с ним. Не оправдывайтесь — вы его любовница!

— Да вы с ума сошли, как вы смеете…

— Не говорите, графиня, о том, что я смею или нет. Если бы не смел, так и не говорил бы вам. Берегитесь. Вы ведете двойную игру и с русскими, и с нашим министром, герцогом д’Эгильоном, да и со мною. Берегитесь, графиня!

Молодая женщина вспыхнула.

— Герцог д’Эгильон такой же негодяй, как и вы.

— Берегитесь, графиня, я не пощажу ни себя, ни вас. Я выдам вас.

Молодая женщина истерически расхохоталась.

— Выдадите? Посмотрим, — и она позвонила.

— Попросите ко мне генерала Суворова, — обратилась она к вошедшему лакею, недавно прибывшему из Вены в Гирсово.

Понимавший по-немецки, маркиз был удивлен этим приказанием.

— Зачем вы послали Иоганна за Суворовым, — спросил он графиню.

— Затем, чтобы сказать ему, что он оказывает гостеприимство шпионке министра Людовика XV, герцога д’Эгильона и французскому офицеру, находящемуся на турецкой службе и теперь шпионящему в русском стане.

— Да вы с ума сошли… Знаете ли, что нас ожидает — виселица, — испуганно заговорил маркиз.

— Хотя бы десять виселиц. Такая жизнь, какую веду я, хуже виселицы… Впрочем русские, хотя вы их называете варварами, рыцари более чем вы. Они женщины не повесят, а вот, насчет вас — ручаться не могу.

— Анжелика!..

— Не смейте так меня называть!

Маркиз бросился перед молодой женщиной на колени.

— Анжелика, дорогая моя, прости меня, не виселица меня страшит, ты знаешь, я храбр, меня страшит потеря твоей любви, твоего уважения.

— Теперь не время говорить об этом. Если вы не хотите мне опротиветь или попасть на виселицу, немедленно, сейчас же исчезайте. Уезжайте на охоту и не возвращайтесь.

Графиня с чувством брезгливости протянула руку, которую молодой человек осыпал страстными поцелуями.

Чувство жалости шевельнулось в душе молодой женщины. Хотя она и презирала его, но ведь презрение это умерялось сознанием, что он любит ее. А кому неизвестно, что женщина многое простит тому, кто любит ее, даже и тогда, когда она сама равнодушна. К тому же графиня беспристрастно относилась и к себе. Для того, чтобы презирать, нужно самой быть безупречной, а она…

— Арман, — сказала она ласково, — бросьте вы турок, уезжайте в Париж… ведь не вконец же вы испорченный человек…

— В Париж? Вы забываете, что там меня ожидает, если герцог и дю-Бари не заплатят мои долги, а разве они заплатят, если я вернусь до окончания войны… Нет, люби меня таким какой есть. Клянусь, что я стану на честный путь, все заглажу…