П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь

Салон графини представлял собою такой очаровательный уголок, куда считал за счастье попасть мало-мальски образованный офицер, прибывающий в армию или приезжающий оттуда.

Анжелика Бодени привлекала к себе сердца русских офицеров не только потому, что она была красивая, изящная женщина, но потому еще, что умела находить интерес в их жизни, радовалась их радостью, печалилась их горем, интересовалась настоящим и видами на будущее. Она, как мы сказали уже раньше, родом была славянка и всей душой стремилась к русским и России, от которой ожидала облегчения участи своего народа… Все находили это естественным и понятным, недоумевал только бригадир Бороздин и говаривал: «не бабье дело война и военные артикулы, чего ради красавица графинюшка сим так интересуется». Быть может, это недоразумение и желание как можно скорее выяснить причину интереса графини к военным делам и побудили его так скоро нанести ей визит. На другой день после бала, спустя три часа по отъезде Суворова, Бороздин входил в салон графини Анжелики.

Свежая, розовая, в роскошном утреннем платье, она с книгой в руках полулежала на софе. При появлении Бороздина она быстро вскочила и с улыбкою пошла к нему навстречу.

— Я очень несчастлив, графиня, — начал любезно Бороздин, — что пришел засвидетельствовать вам свое уважение без товарища.

— Разве генерал Суворов уже уехал? — разочарованным тоном спросила графиня.

— Уехал так рано и так поспешно, а главное неожиданно для него самого, что не имел возможности лично засвидетельствовать пред вами свое почтение и просил оправдать его перед вами.

— Что делать, — со вздохом отвечала графиня. Разве я могу обижаться, когда требования войны призывают героя на свой пост. Я могу только за него молиться…

В голосе графини слышались слезы. Она была так искренна, что тронула сердце закаленного солдата. Бороздин сочувственно поцеловал у нее руку.

— Вы ангел, графиня, но Суворов уехал не в армию — там пока нечего делать, он уехал в Москву.

Старик отец по неотложным делам требовал его немедленного приезда.

— Надеюсь, в Москве он пробудет недолго. Скажите, пожалуйста, правда ли, что главнокомандующий просит подкреплений из России?

Бороздин сразу изменил свой тон. Из ласкового, сердечного он перешел в официальный.

— Не знаю, сударыня. Мы, строевые солдаты в распоряжения высшего начальства не мешаемся. Нам говорят: дерись — мы деремся. Говорят: сиди и жди — сидим и ждем.

— Но все же, что-нибудь говорят о подкреплениях, ждут их.

— Ничего не слыхал, сударыня. Да правду говоря, я и в Бухарест приехал, чтобы отдохнуть от военной сутолоки. Где только разговор о солдатчине — я сейчас же бегу к дамам. Но на мое несчастье и дамы заразились интересом к солдатчине.

В тоне Бороздина слышалась легкая ирония. Графиня Бодени, окинув его быстрым и зорким взглядом, не возражала.

— Ну Бог с вами, — сказала она, надув губки. — Если вам надоели военные разговоры, поговорим о чем-нибудь другом… Вы кажется любитель музыки и пения. Господин Вогеску частенько вас видит в «Мавритании»…

Намек графини несколько смутил Бороздина.

— Это доказывает, что господин Вогеску любитель «Мавритании».

— Хотите, я вам сыграю свое произведение… Оно называется «Вперед за Балканы», я написала его, заранее уверенная в успехе русского оружия.

И графиня села за клавикорды.

Величественные звуки марша огласили комнату. Графиня играла с большой выразительностью. Бороздин, сидевший до этого времени в кресле, встал и подошел к клавикордам. Звуки марша действовали на него возбуждающе, кровь прилила к голове, в висках стучало, казалось, минута, другая и он вообразит себя в ратном поле впереди своей бригады.

Но звуки смолкли.

— Графиня, вы не только очаровательная женщина, но и гениальная музыкантша.

— Виновата, я и забыла, что вы хотите отдохнуть от всего того, что напоминает вам солдатчину, а я вас все угощаю ею. Подождите, я сыграю вам другое…

И нежные мелодичные звуки полились из-под ее маленьких пальчиков.

Бороздин был очарован, точно во сне пожирал он глазами грациозную фигуру графини. Его предубеждение против Анжелики куда-то исчезло, он забыл, что торопил Суворова с отъездом, боясь, чтобы простосердечный товарищ, не знавший ни женщин, ни женского сердца, не попал в сети сирены и теперь сам оказался в этих сетях. Он чувствовал, что какая-то невидимая сила влечет его к этой женщине, хотя внутренний голос шепчет: «Остерегись, беги от нее, беги подальше».