Джулиан Рэтбоун - Короли Альбиона

— Али? — Как сладостно она пропела два слога моего имени! Голос ее ласкал и воздух вокруг, и воду, но призыв, несомненно, был обращен ко мне. — Али бен Кватар Майин? Войди в воду, не смущайся, иди ко мне.

Я заметил, что правой рукой все еще сжимаю рукоять кинжала. Выпустив оружие, я оставил его в складках набедренной повязки, прихрамывая, выбрался из своей ниши и остановился на лестнице между двумя львицами. Здоровой рукой я ухватился за ухо каменного зверя. Сердце мое билось, словно только что пойманная птица. Уже двадцать лет, с тех пор как мать моего Гарея поведала мне, что ждет ребенка, я не видел полностью обнаженную женщину.

Ума была прекрасна. Две-три родинки на спине — любитель мраморных изваяний мог бы счесть их изъяном — лишь добавляли ей то главное качество, без которого тело не будет совершенным, они сообщали девушке индивидуальность, особенность, отличающую подлинно прекрасное от банальности, рабски воспроизводящей образец. Эти родинки говорили о двух столпах, на которых покоится здание жизни: об изменчивости и смертности плоти. Тебя удивляет, что я рассуждаю подобным образом? Многочисленные странствия, физическое увечье, ненасытное любопытство и склонность к рассуждениям о том, что как устроено, дали мне возможность много читать и общаться с великими умами.

Бритая голова Умы начала обрастать легким пушком, придавшим ей какую-то милую уязвимость — так и тянуло ласково погладить ее. Черты лица проступили отчетливей, глаза, эти темные озера с изумрудными искрами, сделались больше, щеки не так выдавались, ярко-красные губы казались полнее. В ту первую нашу встречу Ума накрасила веки голубовато-зеленой краской с серебряным отливом, обвела губы, украсила руки и шею ожерельями, цепочками из золота и драгоценных камней все это способствует полету фантазии, но исключает человеческую нежность.

Девушка шла мне навстречу, раздвигая телом толщу воды, переходя с более глубокого места на более мелкое, ближе к берегу, на ее темной коже сменялись золотившие ее блики солнца, сумрачная тень и вновь свет. Вода льнула к ее телу, сперва иссиня-черным бархатом, затем плавленым золотом облекая округлую грудь, изящные очертания живота, бедра и то, что между бедрами. На темных волосах, скрывавших тайну, капли воды сверкали точно бриллианты.

— Иди сюда! Иди! — Она призывно раскрывала мне объятия, вверх ладонями, более светлыми, чем тыльная часть руки, призывала к себе.

В первое мгновение теплая вода с непривычки показалась холодной, обвилась петлей вокруг моей лодыжки, и я вздрогнул, остановился, отыскивая надежную опору на скользком дне бассейна.

Когда я вошел в воду, Ума немного отступила, а затем вновь двинулась мне навстречу, вода поднялась гребнем между нами, когда девушка с силой прижала меня к себе, коснувшись щекой моей груди. Она дрожала, но я понимал, что не мной вызвана эта дрожь.

Отступив на шаг, молодая женщина сделала то, чего никто никогда для меня не делал ни шлюхи, которых я частенько навещал, прежде чем женился на матери Гарея, ни моя жена, ведь она была слепой, а сам я не стал бы принуждать ее к этому: Ума вложила палец во впадину, отделявшую мои ребра от бедра, в эту глубокую расщелину со сморщенным шрамом, где остановился шестьдесят лет назад ятаган суннита. Медленно, медленно каждая частичка кожи чувствовала ее прикосновение, и теперь меня тоже сотрясала дрожь — Ума проследила пальцем кривой зигзаг, тот путь, который сталь проложила среди моих ребер, и выше, к неровно сросшейся ключице, срезанному подбородку, разорванным губам, прошлась по щеке, коснулась лишившейся глаза глазницы. И тут она рассмеялась, ее смех серебряным колокольчиком заметался под яйцеобразным куполом.

Она прижалась ко мне еще теснее, и я почувствовал легкий аромат корицы так пахла ее кожа, — заглушавший запах воды, поднимавшейся из потайных недр земли, из глубокого источника. Ума просунула обе руки между моими руками и телом, подняла их высоко, почти касаясь моих подмышек. Моя скрюченная рука немного мешала, но Ума провела руками по моим бокам до самых бедер, а затем ее ладони вновь двинулись вверх, но на этот раз она слегка царапала меня ногтями, и я внезапно ощутил прилив желания. Ума улыбнулась мне, положила руки мне на плечи, и я почувствовал, как там, внизу, мой лысый старичок твердеет, соприкоснувшись с ее животом. Обеими руками, и здоровой, и той, что напоминала когтистую лапу, я обхватил груди девушки, тяжелые, крепкие груди коснуться их казалось почти святотатством, но груди лежали в моих ладонях спокойно и гордо, словно наливные яблоки.