Джулиан Рэтбоун - Короли Альбиона

Ума кивнула:

— В Индии тоже есть мистики, подобными средствами стремящиеся достичь просветления. К примеру, факиры бегают босиком по горящим углям, спят на гвоздях, придают своим членам нелепое и противоестественное положение, чтобы войти в транс, когда все телесные функции замирают на много часов, а то и дней. Кто знает, быть может, эти люди достигают желанного экстаза, но мне кажется глупостью прибегать к столь болезненным средствам, если можно получить то же самое благодаря удовольствию.

Я согласился с ней. Сказать по правде, величайшее мучение, пережитое мной в детстве, — та ночь, проведенная в колодце на куче обезглавленных тел, — отнюдь не способствовало ни духовному, ни какому-либо иному союзу с божеством.

Последние слова, произнесенные Умой, еще звучали в моих ушах, но тут я подметил, что со мной, с моим разумом и моим телом, происходят перемены. Я не мог противиться: стены комнаты сдвигались и раздвигались, точно занавес, в ушах гудел яростный ветер, пальцы, а затем и ступни, и даже губы онемели, на лбу проступил пот. Комнату заполнила тьма, стены с висевшими на них гобеленами отступили, растворились в тени, и тут я увидел точку белого света — разгораясь, эта точка приобрела красный оттенок, начала вращаться, мелькая вокруг меня точно крохотная комета, разбрасывая во все стороны искры света. Она мчалась все быстрее и быстрее, и я начал растворяться в ней, меня втягивало в ее орбиту, и вот я уже стал частью этого огненного шара, сам сделался огнем и услышал голос, повторявший: «Все, что есть, — это я». Быть может, то был мой собственный голос. Во мне нарастала тревога, но вместе с ней нарастало ощущение небывалого счастья. И вдруг ничего, только тьма. Мне показалось, это длилось бесконечно долго.

Но вот из сумрака выступила темная фигура, чернокожая женщина с четырьмя руками. Ладони ее и глаза были красны как кровь, кровь капала с высунутого длинного и острого языка, шею украшало ожерелье из черепов. Диадема из лотосов венчала ее голову, но и цветы были пурпурно-красными, а одеяние — черным как ночь, расшитым серебром звезд. Над головой богини восходила луна. Вокруг ее пояса вились змеи, но она пела ласковым, призывным голосом: «Приди в мои объятия, приди с радостью, и ты познаешь все, что следует знать».

Я очнулся от звуков струящейся воды и звенящих где-то вдали колоколов. Солнце согрело мою кожу, в ноздрях остался сладкий, напоминающий жасмин аромат. Я открыл глаза веки отяжелели, как у человека, только что оправившегося от лихорадки, — и обнаружил, что лежу под невысоким апельсиновым деревом, чьи сочные листья, почти черные на фоне жемчужного рассветного неба, заслоняли от солнца мое лицо, но не тело — тело и ноги грелись в первых солнечных лучах, только что засиявших на скалах к востоку от города, но уже даривших тепло. Душа моя наполнилась блаженством, я не стал задаваться вопросом о том, как я попал сюда, и позволил себе вновь соскользнуть в сон, но уже в иной — целительный, теплый, счастливый покой.

Проснувшись вновь, я резко сел, и второй — или то был уже третий — мой сон растаял без следа. В этот раз я снова грезил о женщине, но совсем о другой. Новая гостья моих сновидений была белоснежно-белой, обнаженной, с золотыми волосами. Она ждала меня в ледяной пещере. Она исчезла в тот самый миг, когда я оторвал от земли верхнюю часть туловища, причем листья зашуршали по моему тюрбану, а здоровенный плод стукнул меня по голове. И таково было обаяние этого призрака, что я, старик, ощутил жгучее тепло в чреслах и почувствовал запах своего семени.

Я подхватил упавший с дерева апельсин, разорвал ногтем кожуру и впился в него зубами. Ни один фрукт не доставил мне в жизни такого удовольствия, как этот, чей сок тек по моему подбородку, пока глаза мои насыщались зрелищем сводов, стен и подобных горам башен окружавшего меня со всех сторон города. Я видел прекрасные здания и справа, и слева, на той стороне долины. Там и сям крыши сверкали позолотой или мозаикой. Между зданиями, садами, парками города прокладывала себе путь река и уходила в поля и леса, растворявшиеся в тумане где-то вдали, куда уже не досягал взгляд.

Я не переставал гадать, каким образом очутился в этом месте. Следовало ли мне и вечер, проведенный в обществе Сириана и Умы, посчитать за такой же сон, как явление обнаженной белокожей красавицы? Что ж, во всяком случае, никакого зла мне не причинили, напротив, я приобрел немало приятных воспоминаний, однако теперь мне следовало поторопиться, чтобы получить обещанную плату от князя Харихары.